Валерия Байкеева. Выстрел, или "Ворошиловский стрелок" по-ростовски (рассказ)

 

Котёлкина сорвала голос и повесила трубку.

Чайник почти выкипел и фыркал, когда Вера Олеговна наливала в него свежей воды.

 

…Владимирский централ,

Ветер северный,

Владимирский централ,

Зла – немеряно…

 

Зазвонил телефон, и Вера, забыв, что говорить ей, по сути, нечем, прыжками помчалась в зал и схватила трубку.

 

- Хшрх? – прошипела Котёлкина.

 

- Вер, это ты? – звонила соседка с третьего этажа.

 

 

- Говори громче, у меня «Владимирский централ» - хриплым шёпотом попросила Вера.

 

- А у меня что, «Колыбельная», что ли? Тоже не спишь? - заорала соседка - Ну не суки? Подожгу ща, к едреней фене, весь ихний шалман, вместе с «гостями с берегов Колымы»! Ты ментам звонила?

 

- А то! Что ж я и голос сорвала…

 

- Ирка тоже звонила, а толку?! Они приедут, водки накатят с чурками и уедут, а нам – дискотэка! Первый час, когда ж спать-то? У моего завтра такой день сложный – завыла дурным голосом соседка, - начальника в область везти, я ему уже два пузыря валерьянки скормила – не спит, мается. Вер, ну что делать? Может, сходим к ним сами?

 

- Чтобы что? По морде получить? – голос вернулся, и последние слова Котёлкина проревела натуральным боцманским басом.

 

- Но надо же что-то делать! – кричала Лара, пытаясь перекрыть надрывный голос из летнего кафе «Эсмеральда», сообщающий под аккомпанемент на всю площадь имени Третьего Интернационала, что «… не очко, обычно, губит, а к одиннадцати туз…». – Ну и что нам делать? В доме одни бабы живут, да старухи, Вадик мой не в счёт, он дистрофичный…

 

- Ты не ори про Вадика, - посоветовала Вера, - услышит, опять в глаз получишь.

 

- Да ладно, переживу, - постоянный недосып сделал Лару нечувствительной к физической боли, - Верка, придумай что-нибудь, ты же умная!!!!! – соседка взяла верхнее «фа» безо всякого напряжения и легко перекрыла первые слова следующей песни, про золотые купола.

 

Котёлкина считалась в доме номер 78/4 по площади имени Третьего Интернационала звездой. Во-первых, она работала в рекламном агентстве «Пиф-Паф», во-вторых, её уже два раза показывали по местному телевидению, один раз в программе «Открытый диалог» в качестве гостьи, а другой – в новостях, Вера там комментировала ситуацию на рынке рекламных и ПиАр услуг. В третьих, больше на роль звезды никто не подходил.

 

В доме действительно жили одни старушки, барышни без определённых занятий, простые бабы с молкомбината, дети и Вадик, который не в счёт. Жил, правда, ещё и бывший чемпион Европы по биатлону, он же - бывший пенсионер всесоюзного значения, отсидевший двенадцать лет за вооружённое ограбление инкассаторской машины, ныне просто одинокий пенсионер Анистратенко, а толку?

- Ладно, Ларун, что–нибудь придумаем, - безо всякой надежды в голосе успокоила Котёлкина подругу.- Я завтра, если жива буду, в депутатскую приёмную с утра поеду, насуну им ещё одно коллективное письмо, пусть юристов подключают и выяснят, наконец, можно ли безнаказанно орать в общественных местах после одиннадцати ночи. А ещё…

 

Но, что ещё собиралась сделать Вера, Ларисе услышать не удалось. На площади поднялась стрельба, и обе соседки, побросав трубки, ринулись к окнам. Там, не взирая на «присутствующих за нашим столом дам», шла разборка с матом, дракой, стрельбой и всеми остальными атрибутами современной ночной жизни в большом городе.

 

Как всегда, аккурат, к концу веселья, к летнему кафе подкатили менты. Вера облегчённо вздохнула, задёрнула шторы, привычным движением заправила в уши беруши и пошла в спальню. Было пол-первого.

 

Но не тут-то было.

 

- Золоткой упала с неба звезда,

Что, не загадала?

Нет…- Как всегда…

 

С криком «Да едрить вашу мать!!!», Вера снова ринулась сначала к окну спальни (менты уже отбыли), а потом в зал к телефону, вызывать новых.

 

В час ночи гражданка Котёлкина, сидя в халате, на собственной кухне, давала показания приехавшим по вызову дежурным Нетрогину и Лимареву.

 

- А сами Вы выпиваете? – с надеждой в голосе, спросил Нетрогин, писавший протокол.

 

- Нет, - Вера слишком устала, чтобы возмутиться.

 

- А …

 

- Тоже нет, - опередила вопрос Вера, - если Вы о наркотиках. Или Вы имели в виду, привлекалась ли я ранее к уголовной ответственности?

 

- Не нервничайте так, гражданка, - строго остановил её мент. – Причина вызова?

 

Вера задумалась. Дело в том, что к моменту прибытия в её квартиру ночного наряда милиционеров, пение прекратилось. И на площади, и на Вериной кухне было тихо, как в церкви.

 

- Вы вот, настоятельно требовали дежурный наряд, - нехорошим голосом начал Нетрогин, - оторвали нас от выполнения служебного долга, ссылаясь на громкий шум и пьяное пение…

 

И тут, как по заказу, мужской голос грянул в микрофон под аккомпанемент синтезатора:

 

- Ах, какая женщина,

- какая женщина…- поддержал певца мощный хор из пьяных голосов.

 

Менты переглянулись. Песня росла и ширилась, заполняя собой всё пространство типовой кухни в стандартной квартире.

 

Музыка оказала на Веру целебное воздействие – она обрела дар речи, а вместе с этим и кошачью пластику:

 

- Ну как, командир? Потанцуем? – Котёлкина угрожающе поднялась с табуретки и сделала резкое «па» в направлении милиционеров.

 

- Вы чего, гражданка?! - испугался Нетрогин. Лимарев, вообще, без лишних слов, двинулся к двери.

 

- Причина вызова, говоришь, - Вера, придерживая одной рукой полу халата, а другой поднимая копну тёмных волос вверх, надвигалась на беззащитного мента с неотвратимостью гильотины. - Будет тебе ща причина, начальник…

 

Ещё через некоторое время с протоколом было покончено. Компания пила свежий зелёный чай в полном безмолвии. На площади веселье било ключом под лезгинку для «наших дорогих гостей с Кавказа, Муссы и Аслана».

 

- Заметьте, Рома, - обратилась Котёлкина к Нетрогину, - в репертуаре ни одной колыбельной…

 

Нетрогин поставил чашку на подоконник и, повернувшись к Котёлкиной, потрясённо спросил:

 

- Как Вы здесь живёте?

 

- А так и живём, - Вера устало прикрыла глаза.

 

На кухонном столе, с краю, лежала огромная груда коллективных жалоб в различные инстанции и всевозможные отписки из ответственных кабинетов, двери которых закрывались перед Котёлкиной, и не раз. Она кивнула на бумаги.

 

– С конца апреля, каждую ночь поют. Нигде на них управы нет, никто помочь не может. Я уж где только ни была, вплоть до Губернаторской приёмной… Одни сразу отказывают, другие недельку-другую обещают, а потом просто начинают теряться. – Вера взяла первый попавшийся в куче лист с официальным ответом. – Вот, пожалуйста: «В ответ на Вашу жалобу сообщаем: шум на площади имени Третьего Интернационала, создаваемый в кафе «Эсмеральда», усугублён непрекращающимся в ночное время дорожным движением общественного и частного транспорта. В связи с тем, что основным источником шума является звук, производимый транспортными средствами, предлагаем Вам обратиться с Вашей жалобой по прямому назначению – в ГИБДД города».

 

А слог-то, слог, прямо душу рвёт…И такого говна – уже с килограмм. – На площади какая-то пьяная баба надрывно-доверительно выводила в микрофон: «Пусть говорят, что женской дружбы не бывает…» ей привычно подвывало всё кафе. - Представьте себе, Рома, всю жизнь ненавижу попсню и блатные песни… Надо же, чтоб так повезло на старости лет...

 

- Да что уж Вы так, - вмешался в разговор галантный Лимарев, облизывая сахар с лимона, - Вы никакая не старая, просто устали очень, вот и позеленели. И мешки под глазами чёрные, это от недосыпа…

 

- Лёша! - предостерегающе вскинул руку Нетрогин, но было поздно. Детской попытки Лимарева утешить бедную Веру оказалось достаточно, чтобы все её бессонные ночи, все нервы, все бесплодные хождения по всевозможным инстанциям, комиссиям и ведомствам, все унизительные ожидания под высокими кабинетами, все «волшебные» изменения «милого лица» в зеркале, всё вылилось на несчастных представителей исполнительной власти в виде банальной бабьей истерики. Когда ментам удалось успокоить Котёлкину, веселье на площади вошло в стадию коллективного безумия. Всё кафе пело, плясало и гикало под очередной шедевр Верки Сердючки.

 

- И откуда у них только силы берутся? - высморкавшись, прокричала Вера.- Я бы сдохла уже наверное…

 

- Мы их сейчас с Лёшей успокоим. – Нетрогин был в состоянии «белой» ярости: лицо бледнее бледного, глаза белые, лоб – в прозрачных крупных каплях. Все, кто хорошо его знал, в такие моменты старались потеряться от Нетрогина, и, по – возможности, подальше… - Но только совсем разогнать этот шалман мы не можем, Вера Олеговна, Вы уж не обессудьте. Дело в том, что тот, кто у них крыша, далеко сидит, и ни нам, ни Вам туда хода нет. Потому Вы ничего добиться и не можете. Я, в смысле, официальным путём.

 

- И что же делать? Каждую ночь Вас вызывать?

 

- Я и так буду приезжать, как смогу, и ребятам мы скажем, да, Лёш?

 

Лёша кивнул, засыпая на ногах в прихожей. То, что планомерно, ночь в ночь, доводило несчастных жильцов проклятого дома до безумия, было для здорового деревенского парня, как шум прибоя.

 

- А лучше, - Нетрогин понизил голос, чтобы не будить Лёшу, - надо нанять кого-нибудь, пусть пальнут по колонкам и дело с концом. Новые колонки они удушатся покупать, очень дорого, а старые с дырками вреда не причинят, будут хрипеть и всё. А, когда они новые купят и установят, по ним ещё раза пальнуть надо. Только, - Нетрогин говорил прямо Вере в ухо, - бить надо аккуратно, когда никто не поёт и не играет на синтезаторе, тогда они не сразу поймут, что случилось. И, конечно, не с Вашего балкона, Вера Олеговна, а то, все пути к Вам приведут – это же вы везде ходите. Стрелка лучше всего на крыше расположить… Я ж год назад участковым у вас работал, всех здесь знаю, особенно …

 

Вера ушам не верила.

 

- Рома, а где же я возьму киллера? – не рассчитав, Котёлкина так заорала, что разбудила Лёшу, спавшего в прихожей сном младенца, стоя, румяной щекой упершись в дверной косяк. Нетрогин бросил на Веру осуждающий взгляд, кивнул напрягшемуся на слово «киллер» Лимареву, и увлёк партнёра на выход.

 

- Не волнуйтесь, гражданка Котёлкина, - Лимарев решил компенсировать засыпание при исполнении и перешёл на официальный тон, но всё же по-детски тёр глаза пудовыми кулачками, - мы сейчас вынесем нарушителям общественного порядка официальное предупреждение…

 

- Хватит, Лёх, пошли разомнёмся, - и Нетрогин вошёл в лифт.

 

- Вы там поосторожней, мальчики, - подпрыгивая трясогузкой возле лифта, запричитала Котёлкина, - это ж бандитский притон…

 

- Не таких видали, Вера Олеговна. Всё будет по правилам, через десять минут будете спать, как зайчик, - и Нетрогин с Лимаревым уехали вниз.

 

Котёлкина вернулась в квартиру. Сказанное Нетрогиным настолько возбудило бедную женщину, что ни о каком сне и речи быть не могло. Сначала Вера кинулась к телефону, чтобы тут же начать советоваться с соседкой Ларой про киллера, потом, сообразив, что тема – не телефонная, засобиралась в гости. На полдороге к выходу передумала. Усевшись в кухне на подоконник, Котёлкина внимательно вглядывалась в происодящее на площади перед ненавистным кафе. Там Лимарев проверял документы у почётных гостей. Нетрогина нигде видно не было.

 

- Наверное, внутри шалмана, - решила Вера, - хозяина прессует…

 

Рядом с кафе стояла ещё одна милицейская машина, вызванная в подкрепление, туда новоприбывшие милиционеры принимали гостей со всех волостей.

 

 

Задача, поставленная Нетрогиным, была для Котёлкиной очень сложной и неумолимо приближалась к статусу невыполнимой. Никто из Вериных знакомых на роль киллера не подходил. Во-первых, настоящих буйных среди них было мало. А, во-вторых, и среди имевшихся буйных, стрелки не значились.

 

 

- Забавно, - подумала Котёлкина, - получить подобный совет от мента. Значит плохи наши дела, ох, плохи, если уж менты стали такие советы на право и налево раздавать…

 

В дверь снова позвонили. Вера слезла с подоконника и пошла открывать. За дверью стоял пенсионер Анистратенко в плащ-палатке, поверх пижамы, и с огромным, воняющим рыбой, чехлом непонятного назначения на плече.

 

 

- Доброе утречко, Вера Олеговна, - надтреснутым тенором сказал гость. – По срочному делу.

 

 

И прошёл мимо Веры в квартиру.

 

 

- Ко мне тут товарищ Ваш из органов обратились, - уважительно глядя на хозяйку, доложил пенсионер Анистратенко. Он без приглашения уселся на табуретку, торбу с плеча снял и прислонил к стене рядом, - сказали, к Вам зайти немедля. Этот же самый товарищ и проинструктировали меня насчёт секретности, важности и осторожности при исполнении.

 

- Что Вам надо? Какой мой товарищ из органов? Вы что, пьяный?– ошалело уставилась Вера на бывшего чемпиона Европы по биатлону, бывшего пенсионера всесоюзного значения, отсидевшего двенадцать лет за вооружённое ограбление инкассаторской машины, ныне просто одинокого пенсионера Анистратенко.

 

Пенсионер Анистратенко заговорщицки улыбнулся.

 

- Тверёз, как стекло, - твёрдо сказал пенсионер, глядя Вере прямо в душу добрыми, мудрыми глазами старого зека. – Так вот, про секретность и важность задачи меня товарищ Ваш предупредили. – Анистратенко поёжился, видимо, предупредили серьёзно. - Товарищ Ваш и бумагу с меня взяли о неразглашении, сказали, если что... – Пенсионера Анистратенко снова передёрнуло. - Ох, и серьёзный у Вас опекун, Вера Олеговна, прямо дрожь берёт. Прямо, как покойный товарищ Шумейко, бугор наш, не к ночи будь помянут, - и пенсионер Анистратенко мелко перекрестился.

 

Вера не мигая смотрела в пол. Соображала, кто сошёл с ума, она или пенсионер Анистратенко.

 

- Вы, Макар Ильич, в уме? – внимательно посмотрев на пенсионера, спросила Котёлкина. - Какая секретность, на хер, в три часа ночи?!!! Какой, в жопу, опекун?!!! Что Вы за дерьмо притащили?!!! Здесь что, городская свалка?!!!

 

И Вера замахнулась ногой на стоящий у стены чехол. Пенсионер был начеку и с ловкостью циркового метателя ножей перехватил Котёлкинскую ногу у самой цели.

 

- С копытами поосторожней! - Анистратенко положил ношу на пол и засуетился вокруг чехла, хлопоча руками, как наседка крыльями, - там же оптика цейсовская, твою мать, установлена, такой щас ни за какие деньги не купишь, - Анистратенко почти рыдал, распаковывая на полу Вериной кухни снайперскую винтовку с оптическим прицелом образца 1950 года. - А она копытами машет.. дуры, бабы, ох дуры… Господи, могла ж и прицел сбить, кобыла…

 

- Кто кобыла? – возмутилась Вера. Наличие снайперской винтовки на собственной кухне её почти не взволновало, но «кобыла»…

 

 

- Да ты – кобыла и есть, - не разгибаясь, бормотал бывший чемпион Европы по биатлону, он же - бывший пенсионер всесоюзного значения, отсидевший двенадцать лет за вооружённое ограбление инкассаторской машины, ныне просто одинокий пенсионер Анистратенко. – Мне мент что сказал, чтобы я к тебе поднялся, а ты мне покажешь, куда бить… а уж откуда, я и сам как-нибудь соображу.

 

До Котёлкиной стал медленно доходить смысл происходящего. Она осторожно села на табуретку рядом с возящимся на полу пенсионером и начала хохотать.

 

- Вторая истерика подряд за последние десять лет… - пронеслось в голове у Котёлкиной, - и всего за одну ночь, во даю…

 

Анистратенко сначала удивлённо воззрился на Веру снизу вверх, но потом, видимо, вспомнив все удивительные вещи, произошедшие с ним за всю его долгую, полную приключений жизнь, вернулся к основному занятию – осмотру стрелкового оружия.

 

Отсмеявшись, Котёлкина утёрла уже до неприличия распухший нос и мягко, как к больному, обратилась к снайперу.

 

- Макар Ильич, Вы серьёзно решили, что Вам поручили лезть на крышу и стрелять по колонкам?

 

- А кто б со мной шутки шутил в ментовской форме да среди ночи? Прижал он меня, ох, прижал… - пенсионер запустил обе руки под пижамную куртку. - Ну да ладно, мне и самому эта музыка остохренела, спать уж которую неделю не могу. Но я хоть днём выспаться могу, а ты, бедолага… Вон, страшная какая стала, как упырь – рожа серая, глазки с бусинку, нос картошкой, красный… Жуть. – Вера опять расхохоталась. – Ты не беспокойся, я стрелок от Бога, не промажу. Тем более, по ящикам бить, это тебе не белку в бесстыжий глаз… Вот и документ, всё как положено.

 

Анистратенко наконец вытащил заветный листок из потайного кармашка, пришитого изнутри к резинке пижамных штанов. И на кухонный стол, рядом с грудой прочих бумаг, лёг ещё один документ, но в отличие от собранной Верой макулатуры, эта бумага обладала огромной силой.

 

«Я, Анистратенко Макар Ильич, 1928 года рождения, проживающий по адресу: площадь имени Третьего Интернационала, 78/4, кв 30, обязуюсь хранить молчание о выполненной мною 14 июля 2003 года (с 01 часа утра до 03 часов утра) работе по устранению пьяного пения на территории летнего кафе «Эсмеральда» по адресу: площадь имени Третьего Интернационала, 71. В случае, если я нарушу данное обязательство, моё чистосердечное признание в содеянном, написанное мною сегодня, 14 июля, 2003 года, собственноручно, и мною же подписанное, будет передано начальнику ОВД города, полковнику Супонину Л.Д. к рассмотрению.

 

Обязуюсь выполнить порученную работу во время, надлежащим образом и безвозмездно.

Написано мною собственноручно, по моей воле, без принуждения.

Дата: 14 июля 2003 года.

Подпись: М. И. Анистратенко».

 

Вера в совершеннейшем потрясении перечитала бумагу ещё раз.

 

- Безвозмездно, это он, конечно, погорячился, - кашлянув в кулак, сказал стрелок. –Задание рисковое, по хорошему, надо бы хоть стопарик, а Вера Олеговна?

 

- Какой стопарик, - возмутилась Вера, - а если промажете?

 

 

- Да побойтесь Вы Бога, дамочка, - Анистратенко аж подскочил на табуретке от незаслуженного оскорбления, - мне что пей, что не пей, бью, как Робин Гуд, Царствие ему Небесное. Дар у меня Божий, а его не пропьёшь. Как ни старайся…

 

- Ну ладно. – Котёлкиной вдруг стало всё по барабану. - Стрелять, так стрелять, гулять, так гулять… Вот Вам, Робин Гуд, стопарик. Пейте на здоровье и за работу.

 

- Э, нет, Вера Олеговна, я Вам не алкаш какой подзаборный. Я, извиняюсь, пенсионер всесоюзного значения! Хоть и бывший…– И пенсионер Анистратенко назидательно поднял на удивление гладкий для своего возраста указательный палец. – Я, извиняюсь, - чемпион Европы по биатлону. И на зоне заслуженным уважением через дар свой стрелковый пользовался. Весь кадровый состав снайперскому делу обучил. Одних золотых медалей наши вертухаи со всесоюзных соревнований среди исправительных заведений, по десять штук каждый год привозили! А кто учил? – Анистратенко расправил под огромной плащ-палаткой детские плечики, - правильно, Макар Ильич. То есть, я. Будьте уж так любезны, хозяюшка, извольте и себе рюмочку поставить, и закуску какую-нибудь можно похлопотать.

 

- Совсем обнаглел, - сквозь зубы процедила Вера, но и рюмку вторую, и единственную еду в доме, два яблока, в виде закуски, всё же, на стол поставила. Постояла у окна, посмотрела на часы, вздохнула. - А действительно, выпить надо. На работу всё равно завтра не пойду, сил моих нет, пусть хоть уволят – не пойду. А расслабиться нужно… Ну что, дед, поехали? Слушай, Макар Ильич, а давай Лариску с третьего этажа позовём, а? Она точно не спит, боится, что Вадик её малохольный на работу проспит. Она – своя в доску, никому не сдаст, правда. Ну, Макар Ильич, давай, а?

 

 

- А что, девка она хорошая,- согласился Анистратенко, любовно глядя на бутылку «Гжелки», - даром, что за таким козлом замужем. Я недавно с балкона воробчиков из мелкашки бью… Это, чтоб и коту корм естественного происхождения добыть, а то он у меня уже старый, и квалификацию не терять… Так слышу, он её, бедную, и по матушке, и по батюшке кроет. Хотел вмешаться, - старик гордо выпятил впалую куриную грудку, - да потом кот отвлёк. Жрать стал просить, пришлось идти вниз, птичек собирать, приучил его на свою голову.

 

Вера весело тряхнула спутанными волосами и кинулась звонить соседке.

 

Лариса не заставила себя долго ждать. С её приходом атмосфера на кухне потеплела – соседка, зная, что, как хозяйка, Вера – полное говно, принесла блюдо с жареной курицей, малосольных огурчиков, миску варёной молодой картошки и бутылку чачи.

 

- Ну, соседи, за успех нашего безнадёжного предприятия, - сказала Лара после краткого доклада Котёлкиной, разъяснявшего, «за что пьём» и залпом опрокинула рюмку. Вера рассказала Ларисе всё, что произошло за последние пол-часа, а пенсионер Анистратенко, в знак искренней дружбы и особого доверия, дал соседке прочитать документ, после чего снова засунул его в потайной карманчик.

 

Зазвонил телефон. Вера пошла в зал.

 

 

- Нетрогин звонил, сейчас приедет,- сообщила Котёлкина, возвращаясь к компании. – Волнуется, чтоб всё по - тихому прошло.

 

- А чего волноваться, всё сделаем по первому разряду, - обнадёжил дам пенсионер Анистратенко.

 

Выпили ещё по одной. Лара раскраснелась, Вера позеленела ещё чуть-чуть, Макар Ильич вежливо кушал куриное крылышко, откладывая самое вкусное в кулёчек коту. В общем, вечер удался. Настроение улучшалось, и будущее уже не казалось таким беспросветно-мрачным. Появилась уверенность в завтрашнем дне.

 

Был третий час, когда у дверей позвонили, Лара пошла открывать, Вера засуетилась на предмет стопарика и закуски, и через минуту на кухне появился Нетрогин. Вошёл и вытаращил глаза: застолье было в самом разгаре. Котёлкина порхала от стола к холодильнику, как большая лохматая бабочка. Незнакомая менту ранее, Лариса называла Нетрогина «солдатик» и предлагала «за опоздание - штрафную». А, непосредственно исполнитель заказа, пенсионер Анистратенко снял, наконец, огромную плащ-палатку и, сияя, не то, что лицом, всей своей лысой головой, восседал во главе стола на Котёлкинской кухне в ярко розовой, в широкую жёлтую полоску, сатиновой пижаме.

 

Анистратенко обрадовался Нетрогину, как родному.

 

- А-а, гражданин начальник, а мы тут разминаемся…, - бывший чемпион и уголовник раскинул руки и полез к менту обниматься.

 

- Вера Олеговна, - оторопел Нетрогин, - Вы что, с козы упали, я извиняюсь? – голос начальника набирал командирскую силу. – Что вы тут устроили? А ты, зараза, - Нетрогин резко повернулся к пенсионеру, тот застыл над табуреткой с растопыренными руками, - хули, я извиняюсь, тут расселся?!!! Тебе где надо быть, Анистратенко? Да я тебя…

 

 

И рука Нетрогина резко пошла по бедру к кобуре.

 

Лариса заголосила, пенсионер бухнулся на табуретку, а Вера прыжком очутилась между ментом и бывшим зеком.

 

- Да как Вы смеете, Рома!!! - Котёлкина вцепилась в ментовский китель мёртвой хваткой тигрицы, защищающей детёныша, - Макар Ильич старше Вас вдвое…

 

- Втрое, - поправил пенсионер, высовывая испуганную мордочку из-за тощего бедра Котёлкиной.

 

- Втрое, - повторила Вера, - он – заслуженный человек, имеет правительственные награды, а то, что оступился когда-то, так не нам его судить, его уже суд судил…

 

- Не по справедливости, - жалобно пискнул Анистратенко, стараясь держаться, таки, под прикрытием Вериного туловища.

 

- Помолчите, Макар Ильич, - строго приказала Вера, зыркнув через плечо на неугомонного пенсионера, - а Вы ему «тыкаете», угрожаете, да ещё и нецензурно! Где Ваша офицерская честь?!

 

- Да ну вас всех к чёрту, - устало сказал Нетрогин и отцепил Веру от кителя. – Делайте, что хотите… Выпить есть?

 

- А как не быть?! – радостно загомонила Лара, наливая последние капли чачи в стопку. – И курочка вот…Ой, а где курица? – она пьяненько улыбнулась и оглядела стол.

 

- Небось Анистратенко всё пожрал, - Нетрогин мрачно улыбнулся. – Ну, нет, так нет… За здоровье хозяйки…

 

- Как это нет? – пенсионер полез в заветный кулёчек, пытаясь извлечь из него нетронутые ножку и крылышко, - вот, коту отложил, думал уже все наелись, а тут вас чёрт принёс… Ой, я извиняюсь…

 

- Ладно, - отказавшись жестом от кошачьего ужина и оглядев пустой стол, сказал Нетрогин. – У меня есть предложение. А, чтоб нам не сходить к нашим маленьким друзьям, в кафе напротив, а? Всё равно, не спим, выпить-закусить нечего, не в обиду Вам, Вера Олеговна, будет сказано. А время детское, все, как я понимаю, настроены продолжать?

 

На кухне впали в глубокую задумчивость. Первой отозвалась Вера.

 

- А и пошли, - она повернулась к Ларисе, - у меня платье есть, я его в прошлом году у Ирки пошила, думала, с Борисовым в ресторан сходим… Не сходили. Он к жене вернулся…

 

- А Вадик? – Лара смотрела на собутыльников полными слёз глазами. – А как же Вадик? Он проснётся, а меня нееееетуууууу…

 

И принялась горько плакать.

 

- Большое дело, твой Вадик, - возмутился оживший пенсионер Анистратенко, - вот и пусть усерится, что тебя дома нету. Больше любить будет… В другой раз подумает, прежде чем тебе синяк под глаз ставить.

 

- Нет, так нельзя, Макар Ильич, надо Вадика, возьмём и его с собой, - сказал Нетрогин, внимательно глядя на Лару. – Что, рукоприкладством занимается?

 

- Что Вы, - делая круглые глаза пенсионеру, возмущённо вступилась за семейное счастье подруги Вера, - Боже упаси. Наш Вадик – душка, так Ларочку любит…

 

- Ну и ладно, там разберёмся, кто кого здесь любит…- подвёл итог дискуссии Нетрогин. – Собираемся, одеваемся, берём с собой Вадика, и вперёд. Личная просьба, Макар Ильич, ствол здесь оставьте, пожалуйста, а то неровён час, пальнёте в кого, всех забрызгаете. И пижамку хоть на трико, что ли, смените, будьте добры, всё ж в культурное место идём…

 

Через пятнадцать минут из подъезда дома номер 78/4 по площади имени Третьего Интернационала вышла живописная компания. Впереди шли Лара и Вадик. Муж не особо соображал, куда его тащат, но не сопротивлялся, начиная, видимо осознавать, что его ждут выпивка, закуска и приятное общество, и, что всё это – не сон. Благо, начальник Вадика позвонил ночью из Москвы и сказал, что прилетит аж через неделю, и командировка в область откладывается на неопределённый срок.

 

Следом шли Вера и Нетрогин. Она - в вишнёвом трикотажном платье, облегающего силуэта, в розовых панталетах и с розовой сумочкой, он – в ментовской форме под плащ-палаткой, взятой на прокат у пенсионера Анистратенко.

 

Шествие замыкал бывший чемпион Европы по биатлону, он же - бывший пенсионер всесоюзного значения, отсидевший двенадцать лет за вооружённое ограбление инкассаторской машины, ныне просто одинокий пенсионер Анистратенко в чесучёвом бежевом двубортном костюме и с кулёчком для кошачьей еды в руке.

 

 

Под утро у подъезда дома 78/4 Анистратенко, повиснув на руке Нетрогина, засыпая бормотал:

 

- Хоть ты, начальник, и хорошо поёшь, но в припеве наврааал… Там октавой выше надо брать…

 

И хорошо поставленным тенором пенсионер пропел:

 

 

- А тааам опяяять, новый поворот,

И мотор ревёт…

 

Нетрогин подхватил уверенным баритоном, взяв на октаву выше:

 

- Что он нам несёт?

Пропасть или взлёт,

И не разберёшь,

Пока не повернёшь, пока не повернёшь…

 

15 июля, во всех вечерних теленовостях журналисты соревновались, кто страшней расскажет о покушении на главного городского авторитета Петю Гапона, совершённом этой ночью, между тремя и четырьмя часами утра.

 

 

Газеты сообщали: «У ворот собственного коттеджа выстрелом в голову с большого расстояния, предположительно, из снайперского ружья, был убит Пётр Леонидович Гопоненко, владелец сети ресторанов «Эсмеральда», названных так по имени любимой жены пострадавшего Эсмеральды Дзероховой. Как сообщил компетентный источник нашему корреспонденту, среди предполагаемых причин этого жестокого преступления, следственные органы рассматривают, кроме профессиональной деятельности жертвы, в том числе, и версию, связанную с активной политической деятельностью Петра Гапоненко – в этом году он был избран депутатом Законодательного Собрания области. Пётр Гапоненко был известнейшим в городе предпринимателем, спонсором и меценатом, уважаемым гражданином…». Ну, и так далее, про возмущение общественности по поводу «беспредела, творящегося абсолютно безнаказанно», про бездействие властей, про возбуждение уголовного дела неизвестно, против кого – преступник или преступники скрылись с места преступления, забыв оставить хоть каких-нибудь следов…, в общем, всё, как всегда.

 

А через месяц Вера и Нетрогин поженились, продали свои жилплощади и купили новую квартиру в маленьком переулке, где нет места для ночных заведений… Нетрогин ушёл из органов и открыл собственное сыскное агентство. Верина контора делала для него фирменный стиль, но дизайнер Миша, по мнению заказчика, облажался, и молодые ругались по этому поводу аж неделю. Потом всё устаканилось, и они решили больше друг у друга ничего не заказывать…

 

Лариса с Вадиком, таки, разошлись. Слава Богу, всё прошло довольно мирно, если не считать, что Нетрогин, всё же, нахлопал Вадику по бесстыжей морде. Вадик ушёл к маме, а Лара встречается с бывшим одноклассником. Они случайно увиделись на Вериной свадьбе, он оказался большим начальником и, к счастью, вдовцом…

 

Пенсионер Анистратенко пел на Нетрогинской свадьбе так хорошо, что его взяли в хор ветеранов МВД, простив старые прегрешения. Теперь целыми днями репетирует. Соседи пишут жалобы…

 

На площади имени Третьего Интернационала больше на поют по ночам. После безвременной кончины владельца, вдова Гапона, Эмка – Чешка распродала имущество по частям и уехала в Испанию на ПМЖ. А следующий владелец затеял ремонт новоприобретённой собственности. И никто на знает, что там на площади, теперь будет. Анистратенко говорит, вроде, бильярдную делать собираются. Ну, и слава Богу, билльярдисты, по его мнению, народ культурный, петь на будут…