Василий Вареник. Публичные дома Ростова и комсомольско-сексуальная революция 1920-х

А А А

 

Василий Вареник. Ростов и ростовцыРостовский историк и писатель Василий Вареник в конце прошлого года переиздал второй том своей книги «Ростов и ростовцы», которая представляет развернутое историко-беллетристическое повествование о различных аспектах бытия нашего города в 1913 году, и после 1917-го. С разрешения автора, мы выбрали для публикации несколько глав на такую не слишком избитую тему, как дореволюционные публичные дома в Ростове, и комсомольско-сексуальной революции 1920-х годов.
 
 
Публичные дома в Ростове
 
Господа, не обольщайтесь! Речь пойдёт не о сегодняшних заведениях, а о тех, что были открыты в нашем богоспасаемом городе после опубликования Императорского Указа о разрешении домов терпимости в 1848 году. Ибо тогдашняя власть чётко понимала, что локализованная и контролируемая проституция лучше подпольной. К началу XX века в Ростове была уже целая улица, почти сплошь состоящая из публичных домов и квартир людей, их обслуживавших (торговцев, вышибал, сторожей, экономок). Этих «Домов Разврата» насчитывалось не меньше дюжины.
 
Улица эта называлась Бардаковской, или Бардачной (ростовцы так и говорили: «Извозчик, с-сукин сын, гони на Бардаковскую!»). Официально же - Черняевской. В честь генерала Черняева, бесславно воевавшего с турками в Сербии в 1876 году. Позже эта улица стала называться вполне нейтрально - Восточной. Называется она так и сейчас. Это около старой тюрьмы, что на Кировском. В «долгие мрачные годы царизма» Восточная считалась самой отдалённой и неприкаянной улицей.
 
А ещё раньше, до 1895 года, публичные дома (в количестве 25) были рассредоточены по улице Сенной (ныне Горького), от переулка Соборного до той же тюрьмы.
Словно в насмешку, неприличная улица называлась в те времена Тургеневской! (Очевидно, в память о светлых образах тургеневских девушек). Потом, правда, из-за протестов общественности её в 1895 году переименовали таки в Полицейскую, а пикантные заведения от греха подальше задвинули на Черняевскую-Восточную-Бардачную.
 
Если пройти сегодня по запущенной Восточной, то можно без труда угадать бывшие бордели. В советские времена эти комнаты легко переделывались в коммуналки. На первом этаже обязательно располагался зальчик, где посетители не спеша выбирали женщин в обстановке принуждённого веселья, которое создавало какое-нибудь расстроенное пианино или целый оркестрик. Девиц выбирали на одну ночь либо на «посещение» сроком на один час. На второй этаж, в интимные комнатки «девочек», вела лестница, причём преднамеренно слабо освещённая, дабы посетители не боялись случайных встреч со знакомыми. Особенно опасались таких встреч гимназисты, сэкономившие на девочек рубль-другой, что давали им родители на леденцы. Впрочем, боялись и их наставники, блюстители нравственности - педагоги, не говоря уже о почтенных отцах семейств.
 
По поводу стеснительности тогдашних посетителей злачных мест ходили целые легенды. Общество-то было ханжеским. Для него были типичны высочайшая строгость напоказ и столь же страстный разврат внутри, втайне. Рассказывают (и это, скорее всего, правда), что из коммерческого клуба, который находился на территории небольшого парка на Садовой, подземный ход под улицей вёл прямиком в кафе-шантан (помесь ресторана, театра-варьете и публичного дома). Ныне в стенах этого «Дома разврата» помещается филармония. Известные и уважаемые в городе люди пользовались этим ходом, чтобы не «светиться» при своих визитах к весёлым дамочкам. Вот как наши предки уважали приличия!
Что касается самого подземного хода, то он, скорее всего, был остатками минной галереи крепости Димитрия Ростовского. Именно здесь находились её восточные бастионы.
 
Но не все в Ростове были такими стеснительными. Можно сказать, целые банды подгулявших «хулиганчиков», воров или студентов вваливались шумными компаниями, наводя «ревизию всей Бардаковской», лишь бы денег на все заведения хватило. Во время «ревизии» ростовские «хулиганчики-рики» не столько занимались девочками, сколько шумели и дрались. Во время самой громкой такой «ревизии», В 1903 или 1904 году, сгорела чуть ли не половина всей левой стороны Бардаковской.
«Весёлые дома» в Ростове сильно разнились по качеству обслуживания, ценам и количеству персонала. Самые крупные заведения были и самыми дешёвыми и напоминали большие постоялые дворы. Насчитывали они до 40 женщин. А имелись и совсем маленькие, интимные, где в уютном зальце дожидались гостей не больше 5-6 женщин. Как правило, маленькие заведеньица были дороже и принимали приличную клиентуру, что посещала это милое сердцу местечко годами.
 
Самыми низкопробными считались двадцатикопеечные клоповники - для солдат, грузчиков, драгилей и прочих «сознательных пролетариев». Комнаты свиданий в них напоминали стойла с перегородками, не доходящими до потолка, а потрёпанные и грязные женщины могли обольстить разве что пьяного мастерового. Цена любви в 20 копеек была равна стоимости проезда на извозчике. Эти заведения находились в самой дальней и грязной части Восточной - на границе с Ростово-Нахичеванской «межой».
Средний класс и интеллигенция предпочитали «рублевые» заведения (рупь за посещение и три за ночь).
 
И наконец, в начале квартала располагались маленькие и дорогие «дома любви» с красивыми женщинами и почти домашней обстановкой. Здесь взимали 5 рублей за «визит» И 10 за ночь. А за 25 рублей в сутки можно было вообще увезти девушку «напрокат» домой и держать её у себя неделями. Это называлось «взять на содержание».
Самые же богатые ростовцы ходить по публичным домам просто брезговали и пропадали в уже упомянутых кафе-шантанах, где пользовались услугами дорогих «кокоток-демимонденок» («дам полусвета») - полупроституток высшего класса.
 
Все «неприличные» заведения в Ростове находились под строгим тройным контролем полиции, городской управы (что драла с несчастных проституток жестокие налоги) и медицинско-полицейского комитета. Заведения подчинялись строгим правилам, за нарушение которых могли быть немедленно закрыты. Каждую субботу все девицы проходили медосмотр. В заведении разрешались танцы, торговля спиртным, но запрещались азартные игры. По тем же правилам бордель могла содержать только «особа примерного поведения не моложе 30-ти лет». Сторож-вышибала при заведении должен был иметь свидетельство от полиции о благонадёжности.
Приветствовалось, когда человек, трудящийся на этом посту, был хорошим семьянином и регулярно посещал церковь, исповедовался и причащался.
 
Проституцией можно было заниматься с 18 лет. Причём только после дачи добровольной подписки, по которой девушка отказывалась от части гражданских прав и обещала выполнять полицейские правила и не заниматься уличной проституцией, Паспорт у неё отбирали, выдавая взамен «желтый билет» городской управы с отметками о профессиональных болезнях. Новоиспечённой проститутке запрещался выезд из Ростова (даже в Нахичевань), но гарантировалось бесплатное лечение.
 
Уличных («диких») проституток, которых называли «босявками», преследовала и штрафовала полиция или просто избивали дворники. Уличные девки, проникавшие в центр города, и вправду всем надоели. Хозяева фешенебельных магазинов на Садовой то и дело обращались в Думу с покорнейшими просьбами «обратить внимание на то, что на тротуарах по вечерам собираются группы проституток». «Дикие» проститутки были несчастнейшими существами. Ими становились девушки 13-17 лет, которым «желтый билет» не полагался по возрасту, или, что ещё хуже, «старые клячи», выброшенные из борделя.
 
Во всех борделях существовали традиции и профессиональный язык. Например, известное в советском обиходе слово «фраер» пошло из быта публичных домов. Это слово в переводе с немецкого или с идиш означало «жених». Так именовали в заведениях щеголеватого, разодетого, но небогатого посетителя, какого-нибудь парикмахера или телеграфиста.
 
В каждом заведении была обязательная «гимназисточка», роль которой исполняла самая молоденькая особа, одетая в нарочито тесное и короткое гимназическое платьице. Она изо всех сил корчила непорочную невинность. Такие «гимназисточки» особенно нравились пожилым «папашкам».
Была и традиционная «русская красавица» - самая толстая девица в борделе, одетая в сарафан с кокошником и прицепной косой. Иногда встречалась «страстная испанка» с веером, роль которой исполняла какая-нибудь еврейка или таганрогская гречанка. К посетителям было принято обращаться в зависимости от возраста и положения: «папашка», «мальчишечка», «студентик», «кадетик-душка!», «цыпа-ляля».
 
В 1917 году в мире публичных женщин тоже произошла своя революция. Проститутки организованно и с достоинством вышли на первомайскую демонстрацию, образовав свою колонну, наряду с табачницами и продавщицами. Они потребовали отмены еженедельных медицинских осмотров, унижающих их человеческое и гражданское достоинство.
 
Что же касается дальнейшей истории наших публичных домов (то есть куда они попросту делись), то всех их ждала довольно интересная судьба. Сейчас можно только сказать, что у ростовских пикантных заведений и конец был пикантный. И конец этот наступил в 1920 году, когда в Ростов ворвались красные.
 
«Перевоспитание» проституток
 
После окончательного воцарения большевиков в Ростове в 1920 году на улице Бардаковской произошёл погром. Проституток в одном белье выгоняли на холодную февральскую улицу, а обстановку наиболее богатых борделей грабили.
Особенно приглянулось большевикам обилие красной материи всех оттенков, которым отличалась обстановка домов разврата. Все эти пурпурные, розовые, кровавые занавески, обивки и драпировки пошли на знамёна, транспаранты и красные вымпелы. Первого мая 1920 года эти бывшие бардачные тряпки можно было в изобилии увидеть на демонстрации трудящихся.
 
Новая красная власть объявила, что с проституцией в стране покончено навсегда и самого такого понятия «продажная любовь» больше не будет. Все проститутки подлежали «трудовому перевоспитанию», Тех из них, кто не успел убежать и скрыться, собрали по всему городу и заперли в одну из бывших женских гимназий. Старых кляч не трогали. Их, как видно, уже не перевоспитаешь. В школах сидели в основном молоденькие. К ним приставили вооружённую охрану и гоняли их строем на уборку улиц, заготовку дров и т.п. Трудовое перевоспитание сочеталось с духовно-нравственным. Оно заключалось в том, что несчастных женщин заставляли изучать основы марксизма-ленинизма, переписывать огромные отрывки из сочинений Троцкого и Ленина. Проститутками это воспринималось как тяжелейшее и нуднейшее наказание, хуже карцера. Но после сдачи зачёта по марксизму-ленинизму и определённого количества общественных работ женщин обещали отпустить на волю с последующим трудоустройством на швейной или на табачной фабрике или на садово-огородных работах. Именно тогда бывших проституток, одетых в серые юбки и красные кумачовые платки, гоняли на посадки деревьев в Ботаническом саду и на прополку огородов на Зелёном острове... Так что некоторые старые деревья здесь посажены перевоспитавшимися проститутками.
 
Но не всё было гладко с перевоспитанием. Периодически вспыхивали бунты. То озверевшие от марксизма девицы побивали и прогоняли преподавателей, то насиловали сторожей и часовых, объясняя это «естественной потребностью». Но основная масса проституток перевоспитание прошла успешно. Весной 1921 года на первомайскую демонстрацию вышла двухтысячная колонна ростовских проституток. Те из ростовцев, кто видел это шествие, запомнили его на всю жизнь.
 
Когда начался НЭП (по существу, возвращение капитализма), то в СССР фактически частично возродилась проституция и публичные дома. Но теперь они назывались «домами свиданий». Это были просто сдаваемые на короткое время комнаты, в которые любой гражданин мог прийти с любой гражданкой. По форме это был, конечно, не публичный дом, но по существу то же самое. Сначала «дом свиданий» располагался в номерах нынешней гостиницы «Дон». Но потом предприимчивые старухи стали сдавать свои клетушки для нужд уличных женщин целыми кварталами. Это происходило на Газетном, под боком у легального «дома свиданий» при гостинице. Так что во времена НЭПа проституция процветала, хотя официально в СССР её не было.
"Жрицы любви" времен НЭПа
 
Закрыли «дома свиданий» только после введения нового жёсткого Кодекса законов о браке и семье в 1926 году, уже при Сталине. Теперь провозглашался приоритет семейных ценностей, и уж, конечно, никакой проституции! Ни тайной, ни явной. Даже статьи в Уголовном кодексе насчёт проституции не было. Считалось, что в СССР она исчезла окончательно «в силу социальных условий». А занятия проституцией карались статьёй под общим названием за «развратные действия», куда входил также гомосексуализм и секс втроём.
 
После 1926 года всех проституток с Газетного переловили и отправили эшелонами в большой концлагерь на Соловки. Там ростовские проститутки держались особняком и очень сплочённо. Ведь их было много. Они тут же начали массированную атаку на начальство всех рангов и на конвой, быстро заработав себе в лагере улучшенные условия... Но это уже отдельная тема.
 
Слава Газетного долго жила в народе. Уже давно не было ни «домов свиданий», ни жриц любви, но выражение «пойти на Газетный» означало при Хрущёве и Брежневе пойти поискать сексуальных приключений. Это как сейчас «пойти на Красноармейскую». Помню, в годы перестройки один английский студент жаловался мне: «Не могу ничего у вас понять. Когда я сказал, что мне нужна женщина, то мне ответили - пойди на Газетный. Я целый час ходил по Газетному. А там ни одной проститутки. Только старухи с семечками. Что за странные у вас шутки...»
 
«Долойстыдисты»
 
А ещё их называли в народе «долойстыдовцы», «долойстыдники» и совсем просто: «бесстыдники». От обыкновенных голых современных нудистов их отличала протестная демонстративность, когда они шатались совершенно голыми по центральным улицам городов, магазинам и трамваям.
Речь идёт об обществе «Долой Стыд», официально основанном в Советской России в 1918 году. Его создали в Петрограде и Москве, но потом отделения возникли в Харькове и Киеве. Активисты голого общества совершали пропагандистские поездки в Ростов-на-Дону, Пятигорск и Одессу. В общем, шума было много. В 1925 году общество было официально зарегистрировано как всероссийское.
 
Идеология общества была проста: всем трудящимся надо ходить голыми. В этом истинная демократия и социальное равенство. Ведь голые все одинаковые. Да и для здоровья хорошо. Рождаемость подымает, настроение подымает и ещё кое-что у мужчин подымает. А стыд - это понятие устаревшее и буржуазное, реакционное, вредное, совершенно лишнее. Потому «Долой Стыд!» Именно такие надписи на лентах через плечо носили «долойстыдовцы». Эта лента была их единственной одеждой. Впрочем, носили они иногда ещё на шее маленькие сумочки с документами. Настроены были решительно. Некоторые даже давали клятву никогда не надевать одежды. А от зимних холодов активисты движения собирались укрываться в Крыму.
 
Бельгийский консул в Советской России Жозеф Дуйе впоследствии писал:
«В 1925 году при покровительстве советского правительства в СССР образовалось общество «Долой Стыд». Члены этого общества обязались отказаться от одежды и ходить голыми. Для пропаганды некоторые члены этого эксцентричного общества были посланы в поездки в Харьков, Ростов, Минеральные Воды и др. Я видел их в костюме Адама и Евы В РОСТОВЕ...»
 
По воспоминаниям Варлама Шаламова, «мальчишки, зеваки шли толпами за адептами этого ордена. Потом милиция получила указание, и нагие фигуры женщин и мужчин исчезли с московских улиц».
 
Публичные акты «долойстыдовцев» шокировали население. Мой отец рассказывал, что впервые он увидел полностью голую женщину в 9 лет в 1925 году не на реке во время купания, не в деревенской бане, а в... переполненном киевском трамвае! В него вошла совершенно голая волосатая молодая еврейка. Некрасивая, с большим характерным «шнобелем», но исключительно хорошо сложённая. Она была в пролетарской красной косынке и с маленькой сумочкой на шее, где лежали документы (как правило, комсомольский билет. Большинство «долойстыдистов» были активнейшими комсомольцами). Реакция пассажиров трамвая была затравленной. При появлении голой комсомолки вокруг неё образовалась пустота, несмотря на то, что трамвай был переполнен. А потом барышня при полном молчании просто сошла на остановке...
 
В Ростове-на-Дону подобные вещи заканчивались не столь безобидно. При входе в парк имени Горького в августе 1925 года толпа горожан закидала «бесстыдников» гнилыми помидорами, а местные хулиганы цинично зубоскалили над активистами общества и оскорбляли их человеческое достоинство. Пришлось вмешаться милиции, препроводившей пропагандистов «культуры обнажённого тела» до вокзала. В другой раз «долойстыдистов» просто избили при попытке сесть в трамвай.
 
Власть не знала, как к этому отнестись. Преследовать «долойстыдовцев» она не решалась, так как активисты голого движения были в доску свои, комсомольцы, ленинцы и борцы с буржуазной моралью. К тому же движение становилось массовым. Между прочим, «бесстыдники» считали поэта Маяковского своим сторонником. И, кажется, не зря. Сам Маяковский голым не ходил, но в Симферополе на главной улице он в костюме, шляпе и галстуке дефилировал под ручку с двумя совершенно голыми комсомолками-«долойстыдистками». В Москве «бесстыдники» выкрикивали его стихи во время голых маршей по Тверской. «Нет на свете лучше одёжи, чем бронза мускулов и свежесть кожи!» - скандировали они, тряся своими грудями и гениталиями...
 
Такие демонстрации начинали раздражать высшую власть, поскольку это было уже не смешно. Спустили всё на тормозах. Вопрос о судьбе общества вожди передали на рассмотрение наркому здравоохранения товарищу Н.А. Семашко. Он принял соломоново решение. Общество не запрещать, а просто настоятельно рекомендовать ему проводить свои голые акции только на природе, подальше от городов, поскольку пребывание в голом виде на городских улицах очень вредно для открытой кожи и для здоровья трудящихся. Семашко ссыпался на «неподходящий климат России и городской воздух, перенасыщенный пылью и бактериями». Общество может лишь проводить парады физкультурников, да и то, оставив трусы. При Сталине от рекомендаций перешли к простым запретам. А уж в репрессивных тридцатых от голого энтузиазма остались одни странные воспоминания, вроде свидетельств моего отца.
 
Под красным одеялом
 
В двадцатые годы в комсомольской среде царила необыкновенная сексуальная свобода, которая пришла на Запад только в 1960-х годах. Молодые комсомольцы упивались ею, нередко устраивая совместные сексуальные коммуны, нравы которых были способны шокировать даже нынешних обывателей.
 
Между прочим, за безобидным словосочетанием «новый быт» в те времена скрывалась изощрённая эротическая разнузданность. Коммуны «нового быта» означали совместное спаньё десятков молодых комсомольцев и комсомолок. В такой коммуне всё было общим: посуда, обувь, одежда, еда, книги, деньги и... женщины! Это было очень весёлое место. Для коммун «нового быта» подбирали большую, желательно длинную комнату. Днём в ней было просторно и только в углу лежал большой толстый рулон. На ночь рулон раскатывали и получалось длинное красное «революционное» одеяло, под которым помещалось десяток другой голых комсомольцев и комсомолок. Перед коллективным действом участники произносили нечто вроде вечерней молитвы, исполняя революционные песни, чаще всего «Мы молодая гвардия рабочих и крестьян», а после тушили свет.
 
Конечно, многие комсомолки беременели, но, пользуясь безграничной законодательной свободой абортов, они проводили процедуры абортов так непринуждённо и часто, как щёлкали семечки. Аборт на комсомольском жаргоне назывался «скрёбкой», а врачи-гинекологи - «скрёбщиками» (об этом можно прочитать в ранних повестях советского писателя И. Эренбурга). В советской литературе 20-х годов описывались случаи, когда идти или не идти комсомолке на аборт решали по числу голосов на собрании комсомольского актива! Так что иногда комсомолкам по решению собрания давали возможность и рожать.
 
Имя новорождённому тоже давали по решению собрания. Самыми популярными у коммунаров именами были Октябрина, Трактор, Даздраперма (Да здравствует Первое мая), Гертруда (Героиня Труда), Электрификация (сокращённо Электра), Горн, Герой, Дизель, Спартак, Свобода, Революция, Искра, Борец, Энтузиаст и т.п. Я встречал в пору своего детства одного старика со странным именем Энтузиаст Петрович. Помню ещё довольно известного киноактёра по имени «Спартак» (Мишулин). И девушку, мама которой звалась Искрой, и школьную преподавательницу Октябрину Анатольевну...
 
А ведь иной раз члены таких коммун, снабжённых коллективными красными одеялами, вступали ещё и в общество «Долой Стыд» целыми общежитиями! Так что у первых комсомольцев была очень весёлая молодость, о которой они вспоминали со слезами умиления на глазах! Впрочем, по свидетельству старых комсомольцев, в распоряжении коммунаров-«новобытовцев» красивых девушек не было - сплошь одни деревенские дурнушки да конопатые толстушки. Красавицы жить в коммуны не шли, предпочитая создавать нормальные семьи, хотя «новобытовцы» ругали отступниц за «мещанство» и порывались исключить их из комсомола ...
 
В комсомольской среде бешеным успехом пользовался сборник рассказов пролетарского писателя П.С. Романова, который назывался «Без черёмухи», и страстная книга Александры Коллонтай «Любовь пчёл трудовых». В них проклинался институт традиционного брака и семьи и звучал призыв к простому НЕМЕДЛЕННОМУ удовлетворению сексуальных инстинктов «революционного пролетариата» без всяких взаимных обязательств и без романтического ухаживания, проповедовалась теория «стакана воды». Захотел пить - взял стакан и сразу пей. Так и в вопросе секса. Только всё и сразу залпом. Выпил стакан, то есть быстро и беспрепятственно удовлетворил инстинкт, и пошёл дальше строить свой социализм и расстреливать инакомыслящих. Причём, сознательная комсомолка не имеет морального права отказывать представителю прогрессивной коммунистической молодёжи. Отказ в близости - подрыв борьбы за социализм, рецидив «буржуазного прошлого» и «мещанских условностей»... Он является контрреволюцией, поскольку снижает настроение, работоспособность и производительность труда у комсомольца или коммуниста. К тому же отнимает слишком много времени.
 
Справедливости ради следует заметить, что в тогдашней комсомольской жизни существовал и совершенно другой полюс. Это свирепый аскетизм и полная девственность как мужчин, так и женщин. Представителем этого направления был Николай Островский, придумавший образцового комсомольца-девственника Павла Корчагина. Здесь не было места никакому красному одеялу и коллективному сексу и вообще никакому сексу. Здесь было такое мазохистское самоотречение, которому позавидовали бы даже средневековые христианские святые.
 
Это аскетическое направление в конечном счёте и победило в комсомоле, поскольку властям нужны были жертвенные фанатики или хотя бы просто добропорядочные семьянины, а не жизнелюбивые распутники. «Долойстыдовцы» и коммунары-новобытовцы были обречены, поскольку полностью разрушать институт семьи власть не хотела. Ведь и коммунисты тоже понимали, что любое государство держится всё-таки на семье как на ячейке общества.
Так что к концу сумбурных двадцатых вся эротическая романтика закончилась и наступила долгая эпоха красного пуританства.
 
Василий Вареник.
 
Было интересно? Скажите спасибо, нажав на кнопку "Поделиться" и расскажите друзьям:

Количество просмотров: 14617



Комментарии:

В Новочеркасске у старого дома терпимости до сих пор сохранились тумбы в виде эрогированных пенисов. К ним привязвали лошадей.

Какой адресок? Надо сфоткать!

Полная чушь!

У нынешнего здания новочеркасского дворца торжественных обрядов на улице Московской, в котором проходят регистрации браков и новорождённых и который некоторые наши современники совершенно не обоснованно связывают с якобы имевшимся здесь домом терпимости, по обе стороны въезда во двор под каменную арку ворот (с двумя львами сверху) действительно стоят  каменные тумбы-отбойники. Но тумбы эти служили не для привязывания к ним лошадей (для этого существовали коновязи), а для предохранения штукатурки каменной арки ворот от оббивания её колёсами и концами осей всех телег, возов и бричек, въезжавших во двор этого дома. 

Отбойники такого вида стоят у ворот не только этого новочеркасского дома, но и у зданий с въездными воротами многих других городов. Однако это вовсе не означает, что именно в таких домах располагались имевшиеся в этих городах публичные дома. А означает это лишь то, что хозяева таких домов берегли своё недвижимое имущество и с помощью отбойников стремились предохранить штукатурку собственных зданий и сооружений от повреждений транспортными средствами того времени.  

От библейских времен и до наших дней-все одно.Человеческая природа не меняется и бороться с этим смешно!В продвинутых странах порок поставлен на экономические рельсы и приносит прибыль государству, но то у них, а у нас его нет.Нет и точка.

Слава  ВЛКСМ!

Воистину слава!

Отправить комментарий


Войти в словарь


Вход на сайт

Случайное фото

Начать худеть

7 уроков стройности
от Людмилы Симиненко

Получите бесплатный курс на свой e-mail