Игорь Ситников. Исключение

Вообще-то 7 НОЯБРЯ, День Октябрьской социалистической революции, тоской отзывается в моей памяти.

В институте нас не отпускали на выходные. ВУЗ стоял за городской чертой. На железнодорожном полустанке деканы, кураторы, старосты и другие «орги» всех мастей, с напускным задором пересчитывали по головам студенческое стадо и оно, нехорошо ругаясь, заполняло вагоны электрички. Ехали восемь остановок до районного центра. Там нас опять пересчитывали и гнали на площадь. Почему-то всегда моросил дождь, было холодно и портвейн в тамбуре натощак, под отсыревшую «Нашу Марку», не создавал душевного уюта.

Советская швейная промышленность редко баловала граждан радужностью фасонов, поэтому внешне институтская колонна ничем не выделялась в общей, тусклой череде служащих, рабочих депо, заводчан и прочего электората.

Почти всегда мероприятие оканчивалось уныло. Студентов, опять пересчитав, отпускали восвояси.

Только однажды на марше перед нами нечаянно оказался коллектив Центральной поликлиники. Медики шли группами, согласно профессиональной ориентации. Бодро звучал громкоговоритель. Мы легко пропустили мимо ушей праздничные здравицы терапевтам и хирургам, насторожились во время чествования акушеров-гинекологов, а когда голос с трибуны басовито поприветствовал врачей кожно-венерического отделения, радостно грянули «Ура»!

В следующем году наше место в колонне демонстрантов зачем-то изменили.

И был ещё один яркий случай.

Как-то я громко матерился всё время, пока ехал верхом мимо главной трибуны.

Тут надо пояснить. Институтскую конноспортивную секцию решили задействовать в демонстрации. Я был одним из спортсменов. Студентов-конников переодели в казачьи костюмы и приказали занять головное место в парадном строю.

И всё ничего, если бы накануне один декан не упросил тренера поставить в кавалькаду своего сына. Парнишка занимался недавно, но тренер, из уважения к папе, согласился, а мне велел опекать юного кавалериста.

Появление верховых перед трибуной произвело фурор. Оркестр жахнул «Будённовский марш», люди засвистели, кони вздыбились и рванули в разные стороны. Их с трудом получилось успокоить и вернуть в строй. В сумятице боковым зрением я увидел, что мой подопечный бледнеет и норовит вывалиться из седла. Испуганная лошадь без всадника, посреди толпы, могла свести к абсолютному нулю всю торжественную атмосферу. О нас бы до сих пор ходили легенды. Я не подумал про славу и громоподобно выругался в адрес стажёра. Кроме вербальной связи, инструментов у меня в тот момент не было. Но и это помогло. Ездок уцепился за повод и передумал падать. Продолжая использовать народную лексику, я отконвоировал парнишку к безопасному месту, где он спешился и наконец-то пришёл в себя.

Думаю, что ни один диссидент в СССР не произносил больше мата, двигаясь вдоль трибун. Побить мой рекорд было невозможно.

Малец ушёл из секции. Мы встретились лет через десять, уже в новую эпоху. Он стал здоровяком. Этакий бизнесмен в малиновом, модном тогда, пиджаке. Не скрою, глянув на его бицепс, я ощутил тревогу. Но парень улыбнулся и сказал: «Спасибо, что помог! И на фига мне нужны были те кони?! И это 7 ноября, на фига?!».

Сегодня, мне также не даёт покоя его вопрос про 7 ноября? Ну действительно. Зачем?!

А лошадей я по прежнему люблю.

(с) Игорь СИТНИКОВ.