Игорь Хентов. Пассажиры (рассказ)

В кафе в этот вечер отключили свет, и полупьяная залётная компания, от которой и бармен, и официанты, и музыканты ожидали бурного продолжения, в кратчайшее время улетучилась. Ханов моментально попрощался с коллегой и сотрудниками заведения и, сев в свою, видавшую виды бутылочного цвета восьмёрку, включил зажигание. Колёса, казалось, сами привезли его к старому трёхэтажному дому, где он вырос и жил с родителями, фактически, до самой женитьбы. Там жила его мама, которую он не проведывал уже неделю, естественно, созваниваясь каждый день. Отец ушёл в мир иной ещё в девяносто третьем, через неделю после того, как Ханов вернулся из очередных гастролей.

Родителей Ханов очень любил, но любовь эта была лишена публичного проявления эмоций, и многие считали его человеком холодным, хотя на самом деле это было не так. Мама, известный в городе педагог-филолог, была замечательным кулинаром: к секретам еврейской кухни, известным ей с детства, добавились рецепты блюд, пожалуй, всех народов, населявших гостеприимный Юг России.

Этим вечером Ханова ожидало любимое кисло-сладкое жаркое (мама, как чуяла, что долгожданный сын нагрянет в ближайшие дни), и чудесный лимонник (торт) к чаю.

Пара часов в беседе пролетели незаметно и Ханов, с увесистым презентом для ребёнка и жены, вновь сел за руль. Дальше…

Об этом дальше Ханов старался не вспоминать никогда.

Сказать, что Ханов занимался извозом, значило бы солгать. Видимо, бес, пристально следящий за человеком, именно в этот момент вторгся в его, в целом, размеренную жизнь.

Почему-то, увидев поднятую руку, Ханов остановился. Их было двое, этих мужчин, показавшихся Ханову совершенно обычными – в кафе такие заходили пачками, да и ехать было по пути, что и решило вопрос. А вот чуть позже Ханов разглядел и татуировки на кистях рук, и краем уха расслышал специфический уголовный жаргон. Впрочем, кому-кому, а Ханову такая публика была знакома не понаслышке, а по многолетнему общению в шалманах, кабаках, тавернах…

Время шло, и восьмёрка продолжала свой путь по названному адресату. Разве что, у очередного светофора, тот, который повыше, в очках, попросил Ханова свернуть, сказав, что так будет ближе. Ханов свернул, и машина оказалась в тёмном проулке, еле освещаемом фонарём.

- Здесь, сказал длинный.

Ханов остановился.

В этот момент длинный вытащил узкий нож-шило, а кавказец, что сидел сзади, схватил за горло.

Далее, Ханову показалось, что он принимает участие в каком-то фильме, то ли триллере, то ли ужасов, но страха как такового не было – лишь ощущение нереальности.

Кавказец молчал. Как Ханов понял позже, он почти не владел русским. Говорил длинный. Коротко. Чётко. Очень понятно.

- Мочить тебя не будем, если правильно будешь себя вести. Нужна тачка и бабки, - сказал он.

С этими словами он открыл бумажник Ханова и пересчитал деньги – там было всего рублей тридцать

- Это всё? - спросил он.

Тут Ханов понял, что Б-г даёт ему шанс, и, на языке не выпускника консерватории и филфака университета, а кондового лабуха объяснил, что кабачелло сегодня закрыли, лаве нане и что он всю жизнь лабает для бродяг, а бродяги из него вынимают душу, и что это неправильно. Длинный спросил, как Ханов может доказать, что он лабух. Ханов ответил, что в водительских правах написаны его имя и фамилия, и длинный может остановиться у любого заведения и разузнать (в среде ресторанной братии Ханова знали все или почти все). Затем длинный осведомился, знаком ли Ханову музыкант – его почти приятель, и назвал прозвище популярного гитариста, которого не так давно зарезали в электричке (что потрясло весь город). Ханов не только знал, но и добавил некоторые подробности.

- Не того мы взяли, Мамед, - пробурчал длинный кавказцу. - Он в натуре лабух.

Затем за руль сел Мамед, а Ханова длинный посадил, не выпуская шила из рук, сзади. Машина рванула. Видимо, Мамед водил только копейки, шестёрки: коробка скоростей переднеприводной машины была ему не знакома. Восьмёрка, на второй скорости, рыча, мчалась по городу: теперь пунктом назначения был Северный микрорайон (со знаменитым кладбищем неподалёку). Проезжая мимо родного дома, где был лишь час назад, Ханов посоветовал уголовникам, где свернуть, чтобы быстрее доехать. На вопрос, откуда так хорошо знает район, пришлось объяснить, что в нём вырос. Сразу последовал встречный вопрос, знакомы ли Ханову эти люди: длинный назвал клички двух отморозков, живших с Хановым в одном дворе и пребывающих, без сомнения, в данное время в Аду. Ханов, опять же с подробностями, ответил. В глазах длинного загорелся огонёк некой симпатии.

- Теперь жить будешь точно. Отвечаю, - рыкнул длинный.

На место прибыли довольно скоро. Нож взял Мамед, а длинный зашёл в подъезд обшарпанной хрущовки. Мамед разговорчивостью не отличался и, как показалось Ханову, неважно себя чувствовал.

Длинный вышел и, сказав, что не открывают дверь, взял нож, а в подъезд пошёл кавказец, что-то лопоча по-своему. Длинный перевёл, что Мамед собирается взломать дверь и вырезать всех, кто попадёт под руку.

И вот тут-то Ханов понял всё: видимо, здесь находился наркоманский притон, у Мамеда были ломки, а он, сорокалетний еврейский идиот, по доброй воле ввязался в эту замечательную историю.

- Знаешь, лабух, пока Мамед не вернулся, вали, пока при памяти, - услышал Ханов слова длинного.

Два раза длинному повторять не пришлось. Ханов дал газу.

Через двадцать минут он, припарковав машину на любимой стоянке, занял у охранника пять рублей и в ночном павильоне купил бутылку портвейна. Дома все спали. Бутылку Ханов выпил залпом, как нектар, посланный ему Всевышним.