Меотская хижина в Танаисе: как она была сделана

Идея принадлежала Игорю Сергеевичу Каменецкому. В 60 – начале 70 годах он вёл исследования городищ округи Танаиса и после раскопок подолгу жил в заповеднике. На Подазовском городище он выделил тип жилищ, которые считал меотскими, где им «было обнаружено частично или полностью 36 жилищ, расположенных в 16 ярусах».

В книге «История исследований меотов», он вспоминает:

«На основании наших исследований на Подазовском городище в музее Танаиса была построена такая хижина (Каменецкий, 1974. Рис. 2). Она несколько меньше реальных – 5 х 5 м. Как-то не очень веря, что можно построить такую хижину без деревянных конструкций, и не располагая качественным камышом, по углам ее мы вбили столбы. И, совсем не представляя, как делалась крыша, соорудили для нее из арматуры каркас. Хижина построена в 1972 или 1973 г. и стоит до сих пор. Опробовали очаг и печь. Дым от очага ровной струей уходит в дымовое отверстие. Небольшие лучины очень быстро нагревают помещение, даже когда уже лежит снег. Страшно было затапливать печь, учитывая, что она стояла у камышовой, не обмазанной глиной, стены. Когда затопили, то внутри печи образовался огненный круговорот, который вырывался достаточно шумно из верхнего отверстия, и пламя шло к дымовому отверстию вдоль купола кровли, не касаясь ее. Одним словом, мы опытным путем проверили жизнеспособность такого сооружения.»

(Каменецкий, 2011. с.235)... (Игорь Сергеевич ошибся – первое «издание» хижины было сооружено в деревянном каркасе, простояла она несколько лет, крыша стала проваливаться, тогда и решили восстановить ее в металлическом).

Конструктивно и технологически хижина и интерьер восстанавливались по материалам исследований И. Каменецкого. Под основание прорыли траншею глубиной до полуметра, в нее установили камыш толщиной до 30 см., составлявший стены хижины. Снаружи стены обвязали «ребрами жесткости» - горизонтально уложенными в несколько рядов камышовыми жгутами, скрепленными со стенами веревками. На высоте около двух метров по верху стены уложен широкий камышовый пояс - опора для крыши. Стены снаружи и изнутри обмазали глиной.

Игорь Сергеевич пишет об отсуствии внутренней обмазки:  «поверх полов в сгоревших жилищах регулярно шел сначала слой сгоревшего камыша, перекрываемый развалом обожженной обмазки. Если бы обмазка была на внутренней стороне стен, то при их падении на полу находился бы слой обмазки и только потом шел бы камыш. Поэтому я пришел к выводу, что внутренняя сторона стен не обмазывалась.») (Каменецкий,2011 с.235) ...

Факт убедительный, но представить при наличии в интерьере жилища печи, очага, ямы для золы, незащищенными камышовые стены трудно. Возможно, они укрывались шкурами...

Полы в хижине устроили глинобитными. В центре – очаг, границы его выделены глиняным валиком ограждения. Рядом ямка для золы. При раскопках жилищ такие ямы были «до метра глубины, предположительно для золы, выгребаемой из очага» (Каменецкий 2011 ,с 235) Вдоль стен две лежанки сложенные из сырцовых кирпичей. «...Иногда находились» - пишет Игорь Сергеевич.

Меотская хижина это и своеобразный памятник археологической проблеме или, точнее научным спорам о том- являются ли городища округи Танаиса меотскими или сарматскими. При бесспорной локализации меотских племен на Кубани, за много лет исследований на Дону , Игорь Сергеевич обосновал принадлежность и донских городищ к меотам.

Меотская хижина воссозданная в заповеднике – предтеча донских казачьих куреней – та же округлость в экстерьере и в пластике кровли, тот же камыш в стенах и в устройстве крыши, расположение печи в центре....- родственные черты неоспоримы.

Хижина в заповеднике - редкий случай в музейном пространстве, когда археологический объект стал темой высокой поэзии в стихах "зазёрца" Виталия Калашникова.

ХИЖИНА  ПОД  КАМЫШОВОЮ  КРЫШЕЙ

1

Мы шли по степи первозданной и дикой,

Хранящей следы промелькнувших династий,

И каждый бессмертник был нежной уликой,

Тебя каждый миг уличающей в счастье.

Мы были во власти того состоянья,

Столь полного светлой и радостной мукой,

Когда даже взгляд отвести – расставанье,

И руки разнять нам казалось разлукой.

Повсюду блестели склоненные спины

Студентов, пытавшихся в скудном наследстве

Веков отыскать среди пепла и глины

Причины минувших печалей и бедствий.

Так было тепло и так пахло повсюду

Полынью, шалфеем, ночною фиалкой,

Что прошлых веков занесенную груду

Нам было не жалко.

Как много разбросано нами по тропам

Улыбок и милых твоих междометий,

Я руку тебе подавал из раскопа,

И ты к ней тянулась сквозь двадцать столетий.

Но день пролетел скакуном ошалелым,

И смолк наш палаточный лагерь охрипший,

И я занавешивал спальником белым

Вход в хижину под камышовою крышей.

И стало темно в этом доме без окон,

Лишь в своде чуть теплилась дырка сквозная.

«В таких жили скифы?»

«В них жили меоты».

«А кто они были такие?»

«Не знаю».

2

Костер приподнял свои острые пики,

А дым потянулся к отверстию в крыше,

По глине забегали пестрые блики,

И хижина стала просторней и выше.

В ней было высоко и пусто, как в храме,

Потрескивал хворост, и стало так тихо,

Что слышалось слабое эхо дыханий,

И сердцебиений неразбериха.

Для хижины этой двоих было мало,

Она постоянно жила искушеньем

Вместить целый род. Ей сейчас не хватало

Старух, детворы, суеты, копошенья...

И каждый из нас вдруг почувствовал кожей

Старинного быта незримые путы,

И все это было уже не похоже

На то, как мы жили до этой минуты.

Недолго вечернее длилось затишье –

Все небо, бескрайнюю дельту и хутор

Высокая круглая мощная крыша

Вбирала воронкой, вещала как рупор.

На глиняном ложе снимая одежды,

Мы даже забыли на миг друг о друге,

И чувства, еще не знакомые прежде,

Читал я в растерянном взгляде подруги.

И ночью, когда мы привыкли к звучанью

Цикадных хоров и хоров соловьиных,

Мы счастливы были такою печалью,

Какую узнаешь лишь здесь – на руинах.

3

«Родная, ведь скоро мы станем с тобою –

Легчайшего праха мельчайшие крохи –

Простою прослойкой культурного слоя

Такого-то века, такой-то эпохи».

«Любимый, не надо, все мысли об этом

Всегда лишь болезненны и бесполезны.

И так я сейчас, этим взбалмошным летом,

Все время, как будто на краешке бездны».

«Родная...» В распахнутом взоре незрячем

Удвоенный отсвет небесной пучины,

И были ее поцелуи и плачи

Уже от отчаянья неотличимы.

4

Мы были уже возле самого края,

И жить оставалось ничтожную малость.

Стучали сердца, все вокруг заглушая,

И время свистело, а ночь не кончалась.

Казалось, что небо над нами смеется

И смотрит в дыру, предвкушая возмездье,

И в этом зрачке, в этом черном колодце

Мерцали и медленно плыли созвездья.

И мы понимали, сплетаясь в объятьях,

Сливаясь в признаньях нелепых и нежных,

Всю временность глиняных этих кроватей,

И всю безнадежность объятий железных.

5

Нам счастье казалось уже невозможным,

Но что-то случилось – тревога угасла,

И мы с тобой были уже не похожи

На тех, кем мы были до этого часа.

Пока ты разгадку в созвездьях искала

Слепыми от чувств и раздумий глазами,

Разгадка вослед за слезой ускользала

К губам и щекам и жила осязаньем.

И я, просыпаясь и вновь засыпая,

Границу терял меж собой и тобою,

И слезы губами со щек собирая,

Я думал: откуда вдруг столько покоя?

Что это? Всего только новая прихоть

Глядящей в упор обезумевшей ночи

Иль это душа, отыскавшая выход,

Разгадку сознанью поведать не хочет?

Но даже душою с тобой обменявшись,

Мы все ж не сумели на это ответить –

Два юных смятенья уснули, обнявшись,

Спокойны, как боги, бессмертны, как дети.

Виталий Калашников.

Источник: Ростовское время - 1990