Наталия Самойлова. Соль-септаккордом...

А А А

В том, что Наталия Самойлова из числа целованных Богом, у меня нет сомнений, хотя её творческий почерк местами ещё грешит неровностями. Но, во-первых, это напоминает мне неровное дыхание влюблённого человека, а во-вторых, об уровне Поэта судят по вершинам, а не по подножью.

Такие замечательные стихи как «Городской экспресс», «Юный снег», «Я продаю свою печаль...», «То, что несколько раз перевернуто» и другие говорят о большом потенциале Н.В. Самойловой.
Верю, что у этой одарённой девушки хватит сил и мужества взойти на свою поэтическую Голгофу. Ибо путь этот тернист и многострадален.
Доброго пути тебе, Наталия!

Член Союза писателей России
Ю.П. Ремесник
24.10.2013 год


Эмигрант

Отказ от гражданства любимой страны
отправлен по почте в посольство ...
В протертых подошвах волочатся дни,
следы, разделяя на «я» и «они».
И в пепельнице беспокойство.

В распутье дорог из Руси за спиной,
святой от оси до окраин,
мне чудится голос до боли родной,
да кто говорит, я не знаю.

Смолчу, если спросят: Зачем уезжал?
И здесь - не живешь, выживаешь.
Ведь им не понять наш донецкий вокзал,
неведомо, что он сквозь слезы сказал,
меня в никуда провожая.


* * *


Темнота глотает пламя
украинского костра.
Впереди вокзал, липчане,
проходная, «мусора».

Голод, подлость, непогода,
регистрации, отчет.
Я цыганская порода -
на чужбине повезет!

Мам, свяжи мне синий свитер,
чтобы легок был, как пух:
в гости к вам вернусь побитой
по цене небитых двух.


* * *


Расскажи мне, как ходят трамваи
по бесчувственным рельсам Донецка,
и о том, что нередко бывает
в нашей жизни наигранно светской;
и о том, как шуршат в сердце листья
в час обманутых осенью сказок
расскажи мне ...


* * *

На волнах уснуло сердце,
утопив в глубинах грусть,
как мне хочется согреться
поцелуем жгучих уст.

Я держу в руках ромашки,
берег дальше, волны выше.
Все не поняли Наташку,
только море ее слышит.

И поймет, и успокоит,
расслабляя пеной тело.
Стану я тогда волною,
может, робкой, может, смелой.


Недошедшие звонки

Не знаю, может быть и зря
мне в память впился номер твой
тогда, в начале октября,
под виноградною лозой.

Остаться рядом не смогла -
увы, мы слишком далеки,
у каждого свои дела
на разных берегах реки.

Мне не хватает иногда
таких больших людей, как ты.
Но я меняю города,
мужчин, привычки и мечты.

Наверно, ты в своей стране
все так же делаешь вино,
народу верен и жене.
Сим-карту, жаль, сменил давно.


Горянка

В алой косынке заката
с глазами черного жемчуга -
такой была когда-то
одна из чеченских женщин.

Она уводила звёзды
ущельями в крепость сердца,
когда полыхал Грозный
в пламени интервенции.

И смуглые плечи чаще
скрывал не хиджаб, а форма.
Иман затаилась в чаще
на пару с оптикой чёрной.

Затравленность гор взывала,
оплавленность душ сталила.
Всем отомстить обещала
впотьмах на мужских могилах.

Волчонком оскалится время,
вдохнув перевальный ветер.
И вставят ичиги в стремя
её и погибших дети.


Пятый океан
Олегу Ветру

Открылся пятый океан
мне дверцами серванта -
на старой фотке, где душман
подбит волной десанта.

На обороте пара строк,
разбросаны, как камни:
«Афган. Наш первый марш-бросок
и я его руками ... »

По кругу стопки к верху дном
застыли, точно горы.
Я вхожий был в тот тёплый дом,
а позже - в разговоры.

Он - воин и по сути волк,
да только жизнью загнан.
Но хриплый голос не умолк
от пачек красной «Магны».

Он пил стаканом в двести грамм
за пацанов двухсотых,
когда его душил ислам
кольцом трофейных чёток.


Городской экспресс

Над городом моим почти всегда
горели звёзды в эконом-режиме.
И проносились мимо поезда -
они с перроном как-то не дружили.

И город сам, хотя и без колёс,
на месте мчал меня без остановки.
Я треть души пустила под откос,
меняя к жизни личные настройки.

А по салонам лился постный свет,
да так, что стужа становилась жиже.
И замерзая, мой попутчик, дед,
как Отче наш твердил, что был в Париже.

Меня спасал дешёвый чёрный чай,
точнее, солнце круглого лимона.
На верхней полке всё же ближе рай,
но даже там окоченели стоны.

Но холод, как игрок, вошедший в раж,
сорвал стоп-кран (живых людей не стало!),
лишь проводник сказал: «вставай, Наташ...»,
стянув с меня, уснувшей, одеяло.

Кто это был, и почему меня
он разбудил - я точно не узнаю.
Но город-поезд в памяти храня,
лимон и чай дешёвый покупаю.


Умереть по-русски

В конце концов, уйти из жизни просто -
немалый опыт накопили страны;
и стать родным, любимым, долгожданным
клочку земли забитого погоста.

В конце концов, уйти из жизни сложно,
когда на выход очередь в полмира
и прежде, чем попасть в свои «квартиры» -
вас обшмонают, словно на таможне.

В конце концов, уйти из жизни надо,
лучами тьмы прорезав царство света.
Но только после страстного миньета
от погранцов загробных спецотрядов.


Деми Мур

Не уходи даже когда
скудны тебе аплодисменты,
а канно-дивам, как всегда,
вплетают в косы киноленты.

А на тебе татуют крест
циничные кинокритины,
мол, ты взяла свой Эверест,
пройдя чуть больше половины.

Талант меняют на гламур
всё те же люди в Голливуде,
а ты уходишь, Деми Мур,
земной богиней киностудий .


Я и Оно

Твой небоскрёб одноэтажен,
ступеньки выпачканы сажей.
- И лифт поломан, как назло!
В квадрате из пяти углов
ты ночь и день летишь по кругу.
- Нам в гости не прийти друг к другу.
Ты смотришь чай и пьёшь кино,
а я играю в домино.
- Всем тем, что я не знал давно?
Постскриптум: этот стих г...о.


К Чечне

Это твои горы точат клыки на рассвете,
бёдра ущелий в растяжках - во тьме не заметить.
Все твои дороги были порой тупиками,
а в твоих огородах стыли русские камни.

Жаль, но твоя защита стала чужой атакой,
твой благородный волк -
хитрой арабской собакой.
Правда чеченская сделалась общею болью.
Встретим друг друга упрёком -
не хлебом и солью?


* * *

Игрушки между плюшевых подушек
шептали, что скучают без игрушек.
И шарф шершавый морщится без шеи,
уставшей от лишений украшений.
Так шкалит датчик наших отношений,
и души превращаются в мишени
для чашек с чаем и шальных пощёчин.
Но мы прощаем, хоть живём по счётчику.


* * *

За окнами стук метронома дождя
и мною обиженный ветер рыдает.
Кто ты для меня и кто я для тебя?
Ты надоедаешь, я надоедаю.

А что будет завтра? Наверно, дожди
и выпитый чай, как всегда, в одиночку,
размытые стёкла и слово «уйди».
Я двери души отворю на цепочку.

Тебя не пущу, будь ты друг, будь ты враг
и ночь беспощадно отправлю в нокаут.
Я просто хочу поднять утренний флаг,
чтоб смело вступить в непредвиденный раунд.

Я просто хочу оставаться собой
и слушать грозу - полифонию жизни.
а ты в этом мире - всего лишь изгой,
такой, как и все мы в жестокой отчизне.


Рондо Светки-кокетки

Ты вышел опытно из ночи,
прощаясь виноватым вздохом,
всё, что порвал, заклеил скотчем.
Переспала с гламурным лохом ...
Абзац! Пробел! Помадный прочерк!

Твой шаг ничем не укорочен,
ни словом, ни дверным порогом.
Моей души корыстный зодчий,
Ты вышел опытно из ночи,

как из петли смертельной лётчик.
Ты артистично был растроган,
ну, хоть бы денег дал немного.
А я замком сменю замочек
в мой мир. Пусть дождь тебя замочит -
Ты вышел опытно из ночи.


На вокзале

На сером перроне следы каблуков
пока сохраняют изящество формы.
Прошли поезда из иных городов,
оставив на память пустые платформы.

Дрожат провода, суетятся гудки,
тревожно горят вдалеке семафоры.
И движется жизнь не с руки, не с руки -
среди тупиков неоправданных споров.

На лавке бомжом просыпается утро,
бутылки сдаёт голодающий день,
снуют голоса: «Пирожки», «Камасутра».
Здесь режутся в «трыньку»,
там пьют «Коктебель».

Уставшая от какофонии гулкой,
луна закатилась - болит голова.
Сбежала и ночь по пустым закоулкам,
забыв на заборах рисунки, слова.

Я весь этот мир понимаю буквально -
вокзальный пейзаж каждый час, каждый миг.
Здесь жизнь эфемерна в пространстве реальном,
как смысл между строк непрочитанных книг.


* * *

Плейбой, сердцеед, ловелас, донжуан,
вы - бабник, кобель, Казанова.
И, смею заметить, отнюдь не гурман:
то жаба, то мышь, то корова.

Ковбой! Вы - мужчина, каких поискать ...
Да только находка напрасна.
Никто до сих пор вас не смог удержать.
Вы неукротимо-контрастны.

Вы - первопроходец, последний, вы - страсть,
но к сердцу всё тщетны пароли.
О, как я хочу в ваши мысли попасть
и быть в ваших снах в главной роли.

Вы гордо идёте, и даже на миг,
взглянуть на меня не хотите.
Ну, неужели я хуже других -
всех тех остальных нефертити?

Сижу на диете и ем только плов,
отчаянно всем заявляя:
не надо мне песен, объятий, цветов...
На жертвенник душу желаю.

Любима ветрами, любима грозой,
во мне беспощадное пламя,
любима удачей, любима судьбой,
я буду любима и вами!


* * *

С ним познакомилась, я помню,
в осенний вечер, в казино...
Он был поклонник Шнайдер Ромми,
ценил французское кино.

В моей судьбе нередки встречи,
что ярче пламени костра -
И мы поставили на «нечет»,
И ставки сделаны. Игра!

Он так успеть всё торопился,
а я сказала: «Не спеши».
В его ниссане растворился
пьянящий, терпкий «Givenchy».

Акулой был красивой, дерзкой,
вся жизнь насыщенна, пестра,
с душой отчаянно советской:
Тальков, Joe Соскег, Вассага.

Любитель вин, сигар и женщин,
он помнил меру, сорт и срок.
С Фортуной в бизнесе повенчан,
ну, что ж, богатство - не порок.

Он так давно хотел покоя,
голубоглазый Козерог.
Но жертвы вкус не тот без боя,
а мой характер... видит Бог!

... и результат, как в первый вечер,
когда азартно и быстро
мы ставку делали на «нечет»,
да только выпало «зеро».

Быть может, он не верил в чудо,
в любовь, в бессмертие души...
Нет, никогда я не забуду
того, кто пахнул «Givenchy».


* * *

Я нужна вам,
как закат океану
для таинственной красоты;
как восьмое марта - тюльпану,
как местоимению «Я» - «Ты».

Я нужна вам.
Я - не из тех женщин,
что в жизни вашей - лишь персонаж,
хотя мой вид сейчас застенчив,
но я вхожу в азарт, в кураж.

Я нужна вам!
Мне нравится речной песок
и я пою по нотам ваших глаз,
и будто для телефона звонок,
поверьте мне, я создана для вас.

Я нужна вам...
Трещат по швам слова,
сбивает с ног меня ревнивый ветер,
но вновь, как телу - голова:
Я ВАМ НУЖНА НА ЭТОМ СВЕТЕ!!!


Только ты

В обычном мире нет таких.
Здесь ксерокопии мечты.
Я не желаю знать других,
когда в душе моей лишь ты.

Ты - рыцарь тьмы, но мной любим,
и вопреки земной судьбе
я превращусь в закатный дым,
чтоб только ближе быть к тебе.

Мне смерть сулит ночная даль,
но всё равно уйду в закат.
Вот только б ты меня там ждал,
как семь веков тому назад.

Дождись, любимый, рыцарь тьмы,
мгновенье - и растаю я,
оставив мягкий, тёплый дым
по имени Любовь ...


* * *

(Герман Гессе «Степной волк»)

...Я с грустью выключила свет.
Я вновь одна. Умчалась стая.
Из кухни вышел табурет
ко мне навстречу, чуть шатаясь.

От снов скрипели зеркала,
но отражалось в них иное.
И лампа на краю стола
чуть-чуть качала головою.

А со стены смотрел портрет
того, по ком теперь я вою ...
И я звала, звала рассвет
степной волчицей под луною.



Считалка

Эй, мои два ангела,
ну-ка подружитесь,
сослужите службу
девочке своей.
Дайте мне подняться
чуть пониже солнца,
чтобы не обжечься
жизненным огнём.

Эй, мои два ангела,
ну же, не боритесь.
Знаю, это сложно,
только мне ещё ...
Помогите сердцу
стать свободней ветра,
чтоб никто на свете
завладеть не смог.


* * *

Наверно, я того не стою,
что я живу, что я люблю.
Мне нужно просто головою
в стихи, как смертнику в петлю.
и многим, сделавши плохое,
я не наказана ни кем ...
я без поэзии - пустое.
Но и сама она зачем?


Сердце ветра

У ветра есть сердце, я даже не знала.
Однажды, когда я стояла в слезах,
ты мимо прошёл, как мечты после бала,
а ветер принёс меня в дом на руках.


Исцеление

Звучал закат, мечталось о вселенной,
(о чем угодно, да не о тебе!)
о бездне одиночества, о вере,
о воробьях, прилипших к проводам.

Искала выдох я, как будто выход.
казалось мне, что смерть нужней, чем жизнь.
Каскадом ниспадали с неба строки,
стеною заслоняя горизонт.

Я их читала, словно чье-то сердце,
всецело обращенное к творцу.
Заплакала, в тиши услышав голос:
«пиши, дитя, стихи тебе к лицу!»


Голубая мечта

Я влюбился в закат,
я тебе изменил.
Он красивей тебя
и страстней его пыл.

Он волшебней любви
и теплее огня.
Ты меня не зови,
нежной чайкой маня.

Может быть, за чертой,
где святые места,
я увижусь с тобой,
голубая мечта.


Карма

А я рискну и стану
на тот тернистый путь
и, не сгибая стана,
осмыслю жизни суть.

Пусть радуется недруг
моим потерям, но,
но нет сильнее веры
в то, что внутри дано.

Ошибки и утраты -
всё время возместит.
Оно роднее брата
и твёрже, чем гранит.

Не жить мне по уставам.
В раю или в аду
трудна дорога к славе,
но я по ней иду.


Астральная

Доверяй ночным просторам
все свои земные сны.
Распахни мечтами шторы
всей космической страны.

Убегая в бесконечность
по полям цветущих звёзд,
обрети в душе беспечность,
качественно новый рост.

Поскорей покинь реальность
и проснись в других мирах,
углубись в свою астральность,
измеряя прочность дна.


* * *

Я продаю свою печаль
всего за две копейки,
чтобы тебе сказать: «Прощай»,
вставая со скамейки.

Мой горький бизнес - не успех...
А кто-то за червонец
купил на рынке детский смех -
лекарство от бессонниц.

Мне предложили под процент
любовь на две недели.
Жестокий, с умыслом, акцент:
с тремя людьми в постели.

С тех пор продать свою печаль,
чтоб заплатить за счастье,
не получается, а жаль,
без твоего участья.


* * *

Олегу Ветру

Сигарета в дрожащих руках,
ветер в мыслях и нитках одежды,
тёплый пепел, похожий на прах,
умирающей в муках надежды...

Между нами пути в четверть века
и так страшно признаться себе,
что нашёл средь людей Человека,
но недолго быть общей судьбе.

Нет прощенья обману и боли
и предательство - шаг не для нас,
но трагичны высокие роли
неизбежно в назначенный час.


* * *

Ни слов, ни слёз. Соль-септаккордом
в твоих руках гитарит боль.
Хэй, фрэнды, как мы старомодны
и наши души съела моль.

М то, что мы зовём судьбою,
и то, что носишь ты в себе,
течёт загаженной рекою
по захомутанной трубе.

Всё переборем перебором
и боем до конца добьём
сквозящий мрак по переходам
пустым и многолюдным днём.

* С точки зрения классической музыки, добавление к трезвучию четвёртого звука делает весь аккорд неустойчивым и диссонирующим. Поэтому септаккорды придают произведению динамизм и необычность звучания. Соль-септаккорд в этом отношении более силён и красочен, но тоже не оконченный и требует дальнейшего разрешения.


* * *


Понять бы, откуда приходит тоска
и вспомнить, куда убегает веселье,
но как неподвижно лежат облака
и смотрят в мою одиночества келью.

И крест на груди не мешает дышать,
и будто бы в сером уютно убранстве,
но только не может смириться душа
с монашеской жизни глухим постоянством.

Уже ничего никому не скажу,
по ком звонит колокол, больше не знаю,
украдкой на синее небо гляжу,
в котором печаль, словно в сердце, без края.


* * *
Одна лишь тьма и больше ничего.
И против воли ты уходишь в бездну
уродства душ, повергнутых в костер.
С такою силой биться бесполезно.
Она в тебе всесильна - естество.
Вселенная и ты на грани смерти,
и жизнь застыла в вечной круговерти.
Ты в трауре ночи уходишь в бездну,
не зная, что и это бесполезно.
Но космос? - Он искупит щедро боль,
пропустит через призму мирозданий,
но, несмотря на все, мне быть с тобой
до своего последнего дыхания.


* * *
Отруби поскорей
тень мою, дровосек,
чтоб своей наготы
мне не видеть вовек!
Ф.Г. Лорка

На подушке - сгоревшие слёзы,
словно искры последних огней.
Не жалей...

Отражается свинг в чёрных лужах
и в зрачках деревянная боль.
Я с тобой...

Аромат апельсиновой ночи
и души мимолётный салют.
Я люблю...


* * *

В рассветной паволоке дней,
в пылающих сердцах рябин,
где шепот ветра, как молитва,
где нет дождей метеоритных,
моя душа теплей, светлей.
Ты у меня один, один.

Изысканней любых духов
лиловый запах георгин
в тиши пленительного сада.
Моя рука в твоей - ты рядом
и лучше всех моих стихов.
Ты у меня один, один.

В сиянии бархатных очей
не видно зла, тоски и дна,
но вечность в них непостижима,
и, словно девственность, ранима.
Моя душа теплей, светлей,
а дальше осень... тишина.


* * *

Я знаю, мы расстанемся и всё же
нам хочется мечтать о вечном «вместе»,
а мир? Он так велик и так безбожен ...
Мне никогда не стать твоей невестой.

Столкнутся тучи майскою весною
на небе мягком, безмятежно синем,
и горным эхом вновь душа заноет ...
Не жить с тобой, но быть твоей любимой.

... и гаснет в окнах жизнь микрорайона,
и ароматом грусти веют ночи.
В тебя я каждой клеточкой влюблённая,
но не хочу такой быть, как ты хочешь.


Соната несбывшегося

Ветер обидел до слёз облака,
даже листва, как мечта, поржавела.
С неба дождями струится тоска
по долгожданным амуровым стрелам.

Где-то заброшены судьбы, дома,
в чувств паугине заблудшее эхо
чей-то мольбы. Не сойти бы с ума,
и не рыдать с интонацией смеха.

Но отношений натянутый провод
так тяготит, словно дождь. Между тем,
время расстаться. А разве не повод,
видеть увядшим наш куст хризантем?


Прощание

Только листья, только ветер,
только осень, только я.
Жаль, что образ мой не светел
по стандартам бытия.

Вообще, какое дело,
что снаружи, что внутри,
по сравненью с этим небом.
Мне не веришь? Посмотри...

Посмотри, как много света
в этих тусклых облаках,
как искрятся души где-то
в чьих-то ласковых руках.

Пусть теперь я стала вольной,
только я вот, иль не я?
Всё равно мне очень больно
по законам бытия.

Листья падают под ноги,
им, как мне, пощады нет.
только, милый, ради Бога,
не смотри так грустно вслед.


* * *

Я знала, что будет всё именно так:
что ты не приедешь внезапно.
И то, что сегодня обычный пустяк,
поверь, катастрофа для завтра.

Я знала, что истина с кляпом во рту -
плохой адвокат, и не в силах
на жизнь право выиграть и на мечту,
а не на верёвку и мыло.

Я знала, что будет всё именно так...
И, может, воскресну из пепла.
Среди аргументов весом только факт:
я в битве неравной окрепла.


Утро

Сон умер. Пять без десяти.
Светало... Холод, холод, холод...
Сквозь годы я хочу прийти,
сквозь сонный одинокий город
туда, где вьюги полумрак,
тепло камина, рук и пледа,
где пол хранит наш каждый шаг
и потолок бездонней неба.
Второй этаж, неяркий свет
размыт дождём, потушен ветром.
Меня давно с тобою нет
в зиме вопросов без ответов.

Снежная ночь

Эта ночь пьяна от снега -
вот в сугроб упала пара,
где-то слышен звон гитары.
Эта ночь нежна от снега.

Эта ночь свежа от снега -
я проветриваю память,
может, в ней тебя не станет?
Эта ночь легка от снега...

Эта ночь светла от снега
и ясны мои дороги,
на такси умчат тревоги -
эта ночь добра от снега.

Эта ночь больна от снега,
словно в коме, люди, город,
кто-то кем-то вновь не понят...
Эта ночь... умрёт от снега.


* * *

Не ходи по старым адресам,
не найти огня на пепелище.
В этом убедиться можешь сам.
От добра добра, увы, не ищут.

...На ладонях серая зола,
словно прах непонятого счастья,
часто всё бывает не со зла
и, порой, без нашего участья.


Открытка

«В твой новый День рождения
желаю каждый миг
удачи, вдохновения,
мой милый Львёнок-Тигр.

С тобой, увы, не венчана -
Бог не благословил»,-
твоя чужая женщина,
которую любил.


* * *

Уходят такие, как он,
не для того, чтоб вернуться.

Черствеют такие, как он,
не для того, чтоб замкнуться.

Теряют такие, как он,
не для того, чтоб теряться.

И любят такие, как он,
не для того, чтоб остаться.


* * *

Юный снег, воспетый нами,
отблестев, исчез давно.
Над сиротскими полями
чуждо новое сукно.

Ни одной родной снежинки
в белом вихре не найти,
миражами все тропинки
в прошлое. Прости, прости...

Правнук прежних снегопадов,
ты не помнишь наших встреч...
Может быть, и нам не надо
ничего в душе беречь?


* * *


Твоё окно мне больше не маяк:
другие отыщу ориентиры,
будь то глаза покинутой квартиры,
я в них увижу свет
сквозь непроглядный мрак.

Я не услышу голос твой внутри.
...Скорей пойду на честный вой шакалов
и жить начну без прежних интервалов.
Всё расскажу воде
и заключу пари.

Я не вернусь, хоть каменны мосты,
и не испью из чистого колодца.
Я выбью место для себя под солнцем,
(не по соседству, нет)
а может быть - ряды.


* * *


Не закричу на всю округу
о том, что не вернуть тебя.
Дождит... нельзя согреть друг друга,
воспоминанья теребя.

И закрывая нашу книгу,
страниц не вырву ни одной,
лишь поплетусь, как забулдыга,
но спотыкаясь всё ж душой.

Я пропишусь в ночные клубы,
где жизнь похожа на салют...
Мои обветренные губы
твой взгляд уже не привлекут.

Я озверею, одичаю,
но не забуду, только знай:
ты в сердце, что я вырываю
и отдаю судьбе...
Прощай.


P.S.

Тот, без кого училась я дышать,
теперь далёк, как будто не был близок.
И позвонив, сказал мне, не спеша,
что больше он не сделает ошибок.

Он не бросал - он просто не держал
и не предал, хотя на то похоже,
он не ушёл - трусцою убежал
в чужой рассвет, другую юность. Боже!

А я в свои неполных двадцать два
едва ползу последним кругом ада.
Неужто жизнь так быстро прожита ...
Усыновлю, а вот родных не надо.


* * *

(Сергею Бодрову,
актеру и режиссеру)

Мужской сезон закрыт. Я разрываю «мини»,
а новые чулки - решительно в ведро.
Как долго я была не женщиной - скотиной ...
С плаката смотрит в ночь кумир Сергей Бодров.
Нет больше ни сестер, ни братьев, ни Парижа.
И облысел Кавказ в папахах стариков.


Лошадь

Он - наездник, а дикая лошадь
так упряма, прекрасна, легка.
Взгляд мужчины ее потревожил,
но спины не коснулась рука.

У него есть табун прирученных,
у нее - только ветер и степь.
Ей чтоб жить под седлом золоченым
нужно несколько раз умереть.

«Неужели не хочется ласки?» -
перед ней хитрит всадник лихой.
Но лошадка не верила в сказки
и умчалась дорогой степной.

Только путь был в опасные дали,
где на залитой кровью земле,
скотобойную ферму держали
и всегда были навеселе.

Вдруг завидев роскошную гриву,
захотели беднягу поймать,
но настигли уже над обрывом
и к себе стали ласково звать.

Кобылица смекнула по взглядам
то, что круп ее - лакомый приз,
грубо сделают с ней все, что надо...
И отчаянно прыгнула вниз.

Всадник встретил беглянку холодной,
на колени встав с чувством вины,
и промолвил: она была гордой,
ну а людям другие нужны...

И губами коснулся спины.


Зима

Деревья в гипсе, про вода, людские души.
Вороны ищут на земле свой скромный ужин,
И слышен запах шашлыка, такой кавказский.
Конечно, могут угостить, но не «за глазки».
Куда не сунься - всюду грязь и инвалиды:
уродцы жалкие внутри, но с виду, с виду...


* * *

Наша жизнь - напрокат,
наше время - лимит.
Наши чувства - разряд,
наша юность - транзит.

Наши мысли - поток,
наша плоть - саркофаг.
Наше имя - порок,
наши судьбы - ГУЛАГ.


МЫ

Не унывай, что всё пройдёт,
ведь время - сон, а он недолог.
Вновь за паденьем будет взлёт -
тебя порадует астролог.

Как за весельем ждёт тоска,
так и за летом хлынет осень
и не останется песка
у длинных ног столетних сосен.

Ночами чертятся круги -
рисуют руки гороскопы.
Мы не друзья и не враги,
мы - Одиссеи и Циклопы.


* * *

Я ехала в маршрутке,
а ты на мотоцикле.
Ты отставал немного,
но всё же был собой.
Мне жизнь тогда казалась
большой нелепой шуткой.
Сейчас я знаю твёрдо,
что жизнь - жестокий бой.


* * *

Будь рядом, будь вдали,
будь Лоркой, будь Дали.

Будь ветром, будь волной,
будь солнцем, будь луной.

Будь жертвой, будь стрелой,
но только будь со мной.

Будь грешным, будь святым,
но только будь моим.


Зависла

Я хочу написать ни о чём, но со смыслом
и затем про читать человеку с Ушами
(ну, нажмите же RESET - я ведь зависла).


Тебе

Я знаю, тебе по душе серый ангел,
Но почему?.. Ты ведь ярче встречал...



Моя любовь

Это передозировка,
Это двадцать пятый кадр,
Это сердца тренировка,
Это терпкий кориандр.

Это гиперскорость взгляда,
Это девять тысяч вольт,
Это нежность снегопада,
Это правильный пароль.

Это сила вдохновенья,
Это танго двух миров,
Это казнь и преступленье,
Это всё - МОЯ ЛЮБОВЬ!!!

* Девять тысяч вольт - величина классического напряжения электрического стула.


* * *

Нет, я не Афродита и вышла не из пены,
не быть мне вечно юной ни телом, ни душой.
Цветы я не люблю, но разве хризантемы.
Когда преподнесут мне букет большой-большой?

Не выйти мне из пекла и ждать, как Эвридике,
влюблённого безумца по имени Орфей.
Цветы я не люблю, но разве что гвоздики,
но кто вернуть сумеет букет прошедших дней?

А может, я - Пандора, мне никого не жалко
и вся я из подарков, но не подарок. Да!
Цветы я не люблю, лишь нежные фиалки
пусть на окне увяли, а в сердце никогда...


Харьковская весна

Метро закрылось - опоздал,
жетон луны померк,
когда я фигу показал
бравадным жестом вверх.

Я пошл - пожил... и пошел,
подняв собачий лай.
Сквозь ветра легкий синий шелк
я видел Харьков, май

и не один роскошный зад,
но я в тот год любил.
Как в детстве с батей на парад,
так я к тебе спешил.

А вместо трех цветных шаров,
надутых для меня,
надежда, вера и любовь -
впервые без вранья.


* * *

(Другу детства моего)

Чем унывать, лучше стильно одеться,
пополнить баланс телефона
и вспоминать как вечерним Донецком
фланирую за руку с Томой.

Чтобы в разлуке дождями не плакать,
куплю кока-колы и рома.
Так веселей смс нацарапать
подружке по имени Тома.

Может, ее ностальгия не мучит,
а я тут с приветом от Фета.
Ошиблась: ей раньше представился случай
и я не промедлю с ответом!


* * *


В моем страничном равновесии
я книги, как белье развесила:
когда взахлеб читаю Лорку,
тоску стерилизую в хлорке.

Подчеркивая суть высокого,
утюжу выпуклость Набокова
и вспрыскиваю по слезинке,
чтоб освежить цветок Маринки.

Я - представитель поколения,
что мял пеленки от Пелевина.
От Мессинга в мозгах лишь месиво,
но сердцу по-толстовски весело.


* * *

Стану кавказской пленницей
в руках твоих, в глазах, где крик.
Планы мои не изменятся,
чтобы ты знал и привык.

Буду не тенью покорной,
а ангелом за спиной -
белой или черной
вместе и в мир, и в бой.

Буду милей сна тебе
и не предам вовек.
Скажешь спасибо судьбе,
лучший мой человек.

Стала б женой и любовницей,
матерью, дочкой, сестрой.
Только мечтам не исполниться.
Я не с тобой.


Страницы

Мы как страницы из книги
на разных листах, не в паре.
Так, по одной из религий,
точно уже не твари.

Ты - у истоков сюжета,
я - в заключительной части.
Жаль, что в романе этом
лишь в эпилоге счастье.

Нам остается молиться,
чтоб, избежав искажений,
встретились наши страницы
хоть выдержками с предложений.


* * *

Сердце от боли просится
наобум в неизвестность броситься.
Каким будет оно на воле,
выйдя из-под контроля?
Образа или образы встретит,
может, мимо пройдет, не заметит.
Ну а если и вовсе осмелится
не вернуться назад к владелице,
стану я тогда бессердечной
за то, что была человечной?


* * *


Я живу, ни на что не надеясь,
не стараясь тебя позабыть -
в этом есть непонятная прелесть
и возможность однажды любить...

Я тебя привязать не пытаюсь -
ты прекрасен в свободе своей,
Словно лермонтовский белый парус
на волнах одноразовых дней.

Между нами ветра страшной силы,
облаков белоснежных холсты.
Я уже не скажу: «до могилы»,
но надолго в душе моей ты.


На память

Может, скоро меня не станет -
все под Богом, хоть на земле.
Сохрани обо мне на память
февральский узор на стекле.
Треск поленьев ночью в камине,
с пряным глинтвейном фужер
и волнующий, даже в глине,
груди моей скромный размер.
Пыль на полке, где спит Довлатов.
С негативами фотоальбом.
И ушедшие без возврата
те годы, где мы вдвоем.


Новый год

В той пробке матерился каждый третий:
к полуночи б успеть к своим за стол.
И в суматохе мало кто заметил
машину неотложки и ментов.

А не было ни Аннушки, ни масла,
но был трамвай, туман и гололед,
и мертвый человек на снеге красном,
и две игрушки детям в Новый год.



Погибшему шахтеру

Он в доме не вешал иконы,
а детям на шеи кресты,
Зато воспевал терриконы!
И был с преисподней на «ты».

Не веруя в рай занебесный,
спускался под землю не раз.
С углем породненные песни
в забое слышны и сейчас.

...Замкнулись грехи, как орбита,
куплеты умолкли в тиши,
пластом его тело укрыто
и выход закрыт для души.


Прощание с Грузией

Проданный дом за бутылкой мадеры.
Поезд идет. Фонари... Фонари...
В стуке колес и сердец крепнет вера
в лучшую жизнь. В ожиданье зари
углями тлеют последние звезды -
вот наш прощальный картвельский рассвет.
Как тяжело оставлять свои гнезда!
Впрочем, решили. Дым сигарет
словно туман Алазанской долины,
с нами безмолвно ведет разговор:
вы кто-нибудь, но уже не грузины,
пусть плоть от плоти покинутых гор.


* * *

Нет людей ни плохих, ни хороших...
в каждом сердце халтурят весы.


* * *

Жизнь неприлично коротка
И козлов не меряно:
Вот только у одних «ока»,
У других же - «мерины».

* * *
Олегу Ветру

Олег, поздравляю!
Храни тебя Бог
от сурового края
и военных дорог.

От выпитой боли
в ночной тишине,
от перекати-поля
в родной стороне.

От женщины в черном,
ни в песне - в судьбе,
от дружеской своры,
что бросит в беде.

От бешеной скорости
лет кочевых
и ненаписанной повести
о нас двоих.


* * *

Строка от меня убегает всё чаще,
но я не грущу, я живу настоящим.
Сегодня исчезла, но знаю, придёт.
Под ставлю подножку ей - вдруг упадёт.
Упала строка. Искалечилась. Боже!
Теперь ничего она сделать не сможет.

* * *


Не пишется, а кто тому виной?
наверно, потолок с разбитой люстрой,
стакан с опустошенной тишиной,
салат с прокисшей квашеной капустой.

А, может, строит козни половик,
обиженный на то, что не полковник.
Мне мог бы дать ответ свиной язык,
но он молчит на блюде, я ведь кровник.

И интересно то, что дела нет
до тех, кто разлюбил меня, кто предал,
как денег нет на пачку сигарет,
которые подчас главнее хлеба.

Все просто: паста кончилась внутри -
никак не подберу такой же стержень.
Не пишется, до скорби, хоть умри,
но я ищу, пока жива надежда.


Потеря

(Можно читать в любой
последовательности строф)

Каждый вечер сижу у окна
и смотрю на дворовых ребят.
В шумном городе лишь тишина -
для меня он пустой без тебя.

Миллион неживых фонарей
и таких же людей. Почему
Бог не дарит нам дважды Друзей,
унесенных однажды во тьму?

И ни ночь, и ни ветер, ни дождь
не откроют мне тайну небес,
пару слов прокричав: не придешь!
Я с тобой... без тебя... тебя без...



* * *

В. Бутусову («НАУ»)

Она чертовски хороша,
прообраз дивный женщин всех.
Зачем тебе ее душа,
одета болью в дерзкий смех?

Ты прикоснись щекой к спине,
где тонкий эрогенный шрам -
шикарных крыльев нынче нет,
но разве в этом женский шарм?

Взгляни в глаза, в которых ночь
хранит ее душевный свинг.
Она - единственная дочь
ещё не созданных картин.

Она, бескрылая, спеша,
войти в художника холсты,
так демонично хороша,
но вот, поймешь ли это ты?


* * *


Хорошо б, если боль по дороге ко мне
превратилась бы в дождь и ушла водостоком.
Я могу отмыть тень, что прилипла к стене,
в то же время так тягостно быть одиноким.

А ночами ветра забывают уснуть -
я живу в перерывах промозглого свиста.
Вместо прежних зрачков - ядовитая ртуть,
а душа, как батут... Счастье, asta la vista.


* * *


Я стану розой, кованой из меди,
и не увяну на любом столе.
Мой аромат навеки будет тайной
и рук не оцарапаю ничьих.
Я превращусь в брильянтовую птицу,
не улечу, но будут охранять,
а дальше я не знаю, что сказать.


* * *


Курили двое близ театра:
он и она - она и он,
разглядывая непонятный
дорожный знак, его резон.

А знак простой в своей затее:
«Движение запрещено».
Вдруг он подумал о постели,
она - что всё прошло давно.

Вот так легко в одном и том же
двойной вмещается подтекст,
когда друг к другу не приложены
понятия любовь и секс.

Нет четких граней в этом мире
на фоне зыбких аксиом.
... Но сколько лет в одной квартире
он и она - она и он.


* * *


То, что несколько раз перевернуто,
перевыверено и заверено,
как затвор у виска передернуто,
в эту осень еще не растеряно.

Пусть и тщетно хочу невозможного:
обжигаться чтоб только об Ожегова,
знаний пугь проходя с коромыслом,
не пролить ни одной важной мысли.

Эта осень - блиц-партия в шахматы,
«заматована» ловким автографом.
Это взгляд объективом распахнутым
обнаженного сердца фотографа.

На кленовых листах распечатана
партитура несыгранной оперы,
дар Господень омлетом состряпанный
принимаем с утра в виде допинга.

Выходной в муравейнике города...
Мне пришло смс-сообщение:
«не ходи за водой, идя по воду».
Я «спасибо» в ответ - за прощение,
вижу - адреса нет отправления.

Все, что несколько раз перевернуто,
перевыверено и заверено,
как затвор у виска передернуто,
нашей жизнью пока не растеряно.


* * *

Отвесные скалы. Озера, пещеры,
Скрип мельниц, осенняя свежесть, покой.
В карельской тайге наполняешься верой,
что счастье, как ангел, всегда за спиной.

Всего-то и надо довериться крыльям,
взлетев в тускло-серое небо Кижей.
И вот уже чудо становится былью,
где жизнь по плечу, а любовь по душе.

Шепот молитвы в бревенчатых храмах
пусть, хоть на миг, будет лишь обо мне:
я попрошу поскорее стать мамой
сына и дочки, известных стране.



* * *

Лао Цзы где-то рядом вдали:
в общей сложности, путь простой,
ведь движение в тысячу «ли»
начинается под ступней.

* «ли», здесь «шаг» в переводе с китайского


ОБ АВТОРЕ

Наталия Владимировна Самойлова

Родилась 28 декабря 1985 года в городе Енакиево Донецкой области.
2007 год - защитила магистерский диплом Донецкого Национального Университета по специальности «русский язык и литература» .
1999 год - победа в городском рейтинге популярности «Признание» в номинации «Юное дарование».
2000 год - победа в областном литературном конкурсе «Казковий пролiсок».
2001 год - лауреат областного литературного конкурса памяти С. Когана.
2002 год - дипломант международного молодёжного фестиваля журналистики «Волжские Встречи-13» (Чебоксары).
2006 год - участие во Всеукраинском семинаре молодых литераторов (Коктебель).
2007 год - участник V Международного литературного Фестиваля имени М.А. Волошина (Коктебель).
2012 год - лауреат Ростовского областного фестиваля поэзии «ЛираФест» (Ростов-на-Дону).
Печаталась в газетах «Тинейджер», «Енакиевский рабочий» (Енакиево), «Вечерний Донецк», «Вечерний Ростов», журнале «Родомысл» (Москва) и где-то еще в Германии.
Стихотворения представлены в книжных издательствах: «Не хлебом единым» (Антология - 2000 г.), «Срез времени» (2003 г.), «Розкрилля твоеi пiснi» (2004 г.), «Вдохновение» (2007 г.), «Мы родом из века двадцатого» к 80-летию Енакиевского лито (2007 г.).
2002 год - первый поэтический сборник автора «Улица зелёного дельфина».

Наталия Самойлова. Соль-септаккордом...
Сборник стихотворений.
Азов: Изд-во 000 «АзовПечать», 2014.
© Самойлова Н.В., 2014