Прерванная песня - памяти Георгия Булатова

Наверно, только счастливые люди поют по утрам.

Таким был и Георгий. И по рассказам родных, не смотря на все пережитые им трудности в жизни, он всегда пел. Казалось, откуда он столько песен знал? Но, видать, душа в нём пела, а песня всегда найдётся.

Елизавета Георгиевна, его мама, очень много души и сил вложила в сына, воспитывая из него разностороннего и совестливого человека. И он платил ей только искренней сердечной благодарностью.

В моей маме надежда

сильнее инфаркта.

Я тебе обещаю

жить чисто и прямо.

Заварить тебе чаю?

Выздоравливай, мама!

Нелегко складывалась поэтическая судьба у Георгия. И печатать его не спешили. А бывают ли судьбы у поэтов лёгкие?..

А жизнь – иная ипостась

и в сущности проста:

пройти свой путь и не упасть

под тяжестью креста.

Георгий как-то написал, вторя тютчевским строкам:

Мы мир посетили в минуты его роковые

И в эти минуты роковые, ломки прежних устоев в стране, надо было оставаться человеком. А он беспокоился и в новом времени о том «как всё же коротка разбитая дорога от высвеченной лжи до нового вранья».

В это трудное переломное время он написал статью о травле Елены Васильевны Нестеровой, и никто в Ростове-на-Дону не удосужился её напечатать. И поневоле задумаешься – как непредсказуем исход человека, как жалок и беспомощен бывает поэт перед обстоятельствами и временем. И всё это были бы только слова, слова.., если б не конкретная судьба Нестеровой Е.В., руководителя литобъединения «Дон», и её трагический уход из жизни.

А статью подписали не те, кто при жизни стучал в грудь, – что, мол за «маму Лену» на эшафот пойдём, а как раз те, – кто даже мало её знал. У одних, – видите ли, – они при должности и репутация может пострадать, а у других – должна скоро выйти книга. Кстати, и у Георгия тоже лежала книга уже готовая к изданию. Но он всё же напечатал статью в московской «литературке».

В России поэты за все её слезы в ответе,

за все её враки, за драки её и печали…

И пусть меня судят мои повзрослевшие дети

и мне не прощают, что запросто раньше прощали.

А книгу Георгия всё-таки издали. И как рассказывала жена его Валентина – они уже и не ждали. А ему вдруг позвонили с просьбой прийти в издательство. Георгий пошёл, готовясь к тому, что ему просто откажут в печати книги. И на удивление всем, и не смотря на его статью, книга была напечатана. Может другие времена настали, может, сыграло то, что статья была напечатана в Москве – это осталось загадкой.

Надо сказать ещё об одной стороне его души. Друзей он всегда ценил. И это чувство всегда разделяла его семья. Со многими его связывала дружба: и с Виталием Калашниковым, которого обожала Елизавета Георгиевна и… об этом он хорошо написал в стихотворении «Шуточное».

вот Гена Жуков с тростью и в панаме,

вот Бондаревский бродит по ковру,

засунув Смит и Вессон в кобуру,

вот над стаканом сгорбился Брунько

(видать в Панаме с выпивкой легко),

а вот застыл Калашников в углу,

воткнув в кувшинчик глиняный иглу,

и наконец, Ершова вижу я:

пред ним какао целая бадья.

Четыре поэта: Виталий Калашников, Гарри Лебедев, Геннадий Жуков, Георгий Булатов

Он как мог, помогал друзьям. И другим людям он тоже помогал. Георгий не считал свою судьбу отделённой от страны, от её бед.

Там навеки переплетены

в неусыпной странной укоризне

боль моей измученной страны

и тоска моей нелепой жизни.

Но иногда его поступков и близкие не понимали.

После путча ГКЧП, Геннадию Сухорученко, с печатью его прокоммунистической газеты, все издательства в Ростове отказывали, а Георгий согласился издать. Когда жена Валентина спросила: – Зачем ты это делаешь, ведь ты же был самым рьяным сторонником перестройки.

Он ей ответил с мягкой укоризной: – Вот видишь и ты меня не понимаешь. А если существует другое мнение в обществе и половина населения поддерживает коммунистов, то, что же им не надо своей газеты? Заткнуть им рот? И что это за такая свобода печати?! Люди со временем сами разберутся, за кем им идти. Тем более, жизнь так быстро меняется. Да и ещё неизвестно, в какие руки попадут идеи перестройки.

Не терпел он никакого ограничения свободы ни для кого.

И семья, поняла его.

А потом, по прошествии лет, некоторые наговорили на него, что он поддерживал коммунистов и этим, мол, замарал себя грязью.

А наговорили после смерти, когда Георгий не смог бы уже ответить.

Но его творчество ставит все точки над наговорами. Оно ясно говорит, что он болел не за клановость, а переживал за простых людей, за их судьбы, и за судьбу своей страны, в которой родился, жил и болел всеми её недугами. И как это искренне и мудро отражено в его проникновенно пронзительном стихотворении «Бабушка»:

Она не мечтала о пьедестале

и не решала за всю страну,

но это бабушка моя, а не Сталин,

в итоге выиграла войну!

И, что поражало, при всей его серьёзности и одарённости, уже тогда отмеченного в поэзии Н.М. Скрёбовым и Е.В. Нестеровой, в Георгии не было ни напыщенности, ни надуманной значимости.

Не хвалите меня. Я такой же, как все.

И не хуже других. И нисколько не лучше.

Так же и в наших отношениях я не ощущал ни невольной натянутости, ни трудности в общении.

Я помню 80-е годы прошлого столетия и наши редкие с ним прогулки после заседаний литературного объединения «Дон». Его суровое и страстное отношение к несправедливости. И помнится растерянность многих людей во время перестройки.

Как-то на нашем пути попался жалобно мяукающий котёнок. Георгий остановился и тихо сказал: – Вот так и люди на перепутье растерянно взывают: кто к власти, кто к Богу, кто кому ближе или понятнее с вопросом – куда им идти, чтобы не потеряться. Его сравнение меня тогда поразило. Но эти слова оказались прозорливыми. Люди ещё долго метались, да и по сей день во многих живёт эта неопределенность.

Он тоже не мог дать точного ответа для всех.

И с тех времён после оголтелого всеотрицания, казалось, места живого не останется для истинного чувства и правды.

Но поэзия Георгия Булатова, пронизанная исповедальной поэтической интонацией, стучалась в сердца людей с верой:

И всё же я верю, что снова

в счастливый неведомый год

востребует певчее слово

поверивший в Бога народ.

Где только не пришлось по судьбе своей побывать Георгию. Бывал он и в Казахстане.

Бывал и я там. Помню, в одной из командировок в Средней Азии, я ехал с бригадой местным поездом по одноколейке на юге Казахстана. Короткая остановка была на безлюдном перегоне. Мы вышли. Тянулась еле заметная тропинка куда-то через выжженную степь, наверно, к невидимому нам селению. Недалеко протекал маловодный арык. Жара была невыносимая, в горле пересохло. Поезд тронулся и я, на ходу, сорвал подорожник у тропинки, и, как в детстве, пожевал, надеясь хотя бы немного утолить жажду. Но он оказался солёным на вкус и даже с какой-то горчинкой. И подумалось, стоя в тамбуре, под перестук колёс: о скитальческой своей судьбе, о не скорой встрече со своими родными и о мимолётности жизни. И я невольно усмехнулся, ведь и это мгновение сейчас исчезнет, и его не вернёшь. Так и жизнь пролетит, и не заметишь её. А что ты в ней сделал полезного, значимого?

Я ещё не знал Георгия Булатова и то, что он работал в районных газетах Казахстана, и то, что нам ещё придётся познакомиться.

Не знал ещё этих строк:

Как горько порой

над своею судьбой усмехаешься,

итожа, что было,

а в сущности не было пройдено.

Так точно передавшие моё тогдашнее состояние.

Трагическая смерть Елены Васильевны Нестеровой и мой уход из литобъединения «Дон» на долгие годы прервали наши отношения.

А потом когда я вернулся в литературу, то я с болью узнал, что Георгия уж нет в живых.

И очень больно, что его жизнь так резко и рано прервалась.

Вспомнилось его коротенькое стихотворение, так отражающее его суть:

Мне жизнью отпущена самая малость –

на горькую память, на детскую шалость.

Вот божья коровка к ладони прижалась,

да времени нет на последнюю жалость –

в бездонное небо подбросить её…

Автор - Анатолий Токарев.