Слово, сказанное вовремя (поэт Елена Нестерова)

Слово, сказанное вовремя

                                             Памяти Елены Васильевны Нестеровой

                                                                                первого руководителя литобъединения «Дон»

Взгляд её глубоких, тёмных глаз запал мне в душу. Было в нём что-то цветаевское, потаённое. Проглядывало в нём и жизнелюбие, и трагизм.

             Как я хочу, чтоб мука эта клятая

Осталась мне надолго по плечу:

Взлетая вверх, понять: сейчас я падаю,

Но падая, почувствовать: взлечу!

Сколько бы не прошло времени, как не изменились времена, а истинно поэтичное слово трогает, не умирает. В нём таится исповедальность, присущая душе подлинного поэта.

Через личное восприятие я хочу рассказать о первом руководителе литобъединения «Дон» неповторимом, ярком поэте Нестеровой. Буду надеяться, что моё слово о ней, сказано вовремя. Хотя, об «Учителе» сказать слово никогда не поздно.

В первый раз я увидел Елену Васильевну, когда председатель Союза писателей Геннадий Анатольевич Сухорученко, после нашего с ним знакомства и прослушивания моих стихов, привёл на заседание литобъединения «Дон», проходившего тогда в Ростовском Союзе писателей, на улице Пушкинской.

Я сразу заметил в зале невысокую приятную на вид женщину, вокруг которой толпились члены литобъединения «Дон». Здесь были и мои ровесники, и люди помоложе. Все они были заинтересованы общим непринужденным разговором.

Мы, немного подождали, пока литераторы разойдутся и, подойдя к Елене Васильевне, стали рядом, не перебивая её беседы с крепким, чуть постарше меня, русоволосым парнем, в чём-то не согласным с нею.

Она негромко, но чётко своим грудным поющим голосом объясняла:

– Рассказы у тебя неплохие. Но у тебя расползается всё. Нет цельности. Надо учиться у классиков и языку, и стилю. Читать надо больше, особенно, наших классиков.

А парень снова упирался, упрямо возражая:

– Зачем их читать-перечитывать. Мало ли, нас в школе пичкали классикой. У меня и так большой жизненный опыт, и язык сейчас, в наше время, меняется… – но, увидев, что Елену Васильевну ждут, ещё что-то пробормотал и отошёл в сторонку.

Тут я и уловил на себе этот глубокий взгляд, будто заглянувший в самую душу, и вдруг оробел.

Геннадий Анатольевич Сухорученко представил меня Елене Васильевне и затем охарактеризовав парой добрых слов, удалился.

Елена Васильевна внимательно посмотрела на меня и запросто, как старого знакомого, спросила: «Что пишите?». У меня от её дружеского тона отлегло от души. Я почувствовал себя свободней. Однако, всё равно эта встреча прошла как в тумане. Полностью от волнения я не смог освободиться и лишь потом вспоминал, как я что-то о себе рассказывал, что-то неловко читал из написанного мною. Полагаю, что толком, сам себя не слыша. Елена Васильевна была внимательна к моим словам и в конце нашего недолгого разговора сказала:

– Приходите к нам на заседания литобъединения. А сейчас присоединяйтесь, знакомьтесь. Литература скромных не любит. Дерзайте!

Так мы познакомились. Так прошло моё первое посещение литературного объединения «Дон».

Со временем я понял, что она, заявив мне, что «литература скромных не любит» на самом деле была наискромнейшая из – и участливая, и строгая, но всегда справедливая. И я благодарен ей за ненавязчивые советы.

 Со временем в её взгляде я стал замечать какую-то затаённую печаль, словно в ней жила глубоко запрятанная боль, но она ни с кем своими переживаниями не делилась.         Помню, как-то раз, когда мы в узком кругу новоиспечённых литераторов заговорили о трудностях творчества, и посетовали, что нас с ним, этим творчеством, никто не ждёт. О том, что порой многих из нас охватывает отчаяние, а вот поколение Нестеровой уже в ранние годы своей литературной деятельности успело напечататься, успело быть принятыми в члены Союза писателей. И теперь им, конечно же, легче в литературе. Елена Васильевна, услышала наши сетования и терпеливо нам возразила:

– Не у всех лёгкий путь как вы описали. Сколько разных писателей, столько и разных судеб. Думаете, если мы члены писательской организации, так нас ждут везде с «распростёртыми объятьями» и мы не испытываем творческих мук? Всё не так просто. Трудностей на нашем пути хватает и, порой, самых непредвиденных.

И она рассказала, про трудный случай из своей жизни, про минуту слабости, навсегда оставшуюся в памяти, но закалившую её душу.

Елена Васильевна вспомнила, что как-то после очередного разговора с редактором, вымучившим её до предела, сидела вечером на ступеньках Союза писателей и с тоской смотрела на легкокрылого Пегаса, приютившегося у порога писательской альма-матери. Сидела и думала: «Ему легко – он с крыльями, а я, наверно, бескрылая, бесталанная». А тут ещё личные неприятности навалились. Да и редактор тогда был бог и царь. Мог и зарубить книгу.

Тяжело ей было. Сомнения обуревали душу. Хотелось бросить всё, уехать, куда глаза глядят, забыться… Так много всего наболевшего накопилось на душе и ноги не несли даже домой. Казалось, что весь мир ополчился против неё… В этот самый момент вышел на порог покурить Геннадий Сухорученко. Увидев её в таком удручённом состоянии, присел рядом. Немного помолчал, заглянув в её, полные, сдерживаемых слёз, глаза, приобнял за плечи и тихо сказал:

– Лена! Плюнь ты на всё и живи, твори, не обращая ни на кого внимания. Все мы это прошли. А таланта тебе не занимать. У тебя редкостное умение писать проницательно просто, по-своему жизненно и с поразительной образностью. Ты главное, с улыбкой живи! Не можешь улыбаться для всех, улыбайся для себя. Назло всем.

Казалось, что ничего, в общем-то, значительного для неё не было сказано, вспоминала Елена Васильевна, но ей вдруг стало легче, и она будто снова обрела себя. И тогда не поддалась обстоятельствам. Отстранила и личную драму в семье.

Елена Васильевна вспомнила это для нас, полных сомнений в своём литературном призвании, как бы подчёркивая, что слово поддержки, сказанное, вовремя, может каждому из нас помочь.

Она нас учила, что не надо отчаиваться. А сквозь мужество преодоления придёт и дар прозрения, и твёрдость духа.

Но судьба с её жизнью распорядилась по-другому.

Но сейчас не об этом.

Отзывчивый как человек, требовательный к себе и своей строке поэт, и внимательный руководитель нашего литературного объединения «Дон», она находила время для каждого из начинающих литераторов и в том числе, для меня, пока ещё никак не определившимся в литературе.

Вспоминается, как при очередной встрече организованной Еленой Васильевной с Николаем Михайловичем Скрёбовым и Виктором Александровичем Стрелковым в здании Союза писателей, в небольшом перерыве между дискуссиями «мама Лена», как её многие за глаза называли, подходила к участниками встречи, задавала и отвечала на вопросы, подсказывала, советовала. Подошла она и ко мне. Посмотрела, характерным ей, проницательным, но добрым и открытым взглядом, спросила: «Над чем работаете? Как пишется?» Вопрос был задан с такой заботливой интонацией, что я как на исповеди раскрылся перед ней, рассказав о своих творческих планах. Необъяснимая сила была в ней, которая располагала к откровению. И её замечания – точные и доброжелательные давали новый толчок к осмыслению, к творчеству. Узнав, что я пишу не только стихи, но и прозу, она познакомила меня с Юрием Викторовичем Горским, вольно или невольно поддержала и направила в ещё одно русло литературного творчества. И таким образом, она не только меня, но и многих начинающих литераторов направляла в поисках своего литературного пути. После заседаний ЛИТО она всегда уходила окружённой стайкой литераторов.

А тогда в заключение нашей беседы, на мои откровенные переживания и сомнения, что порой так трудно пишется, и что и по окончании текста из написанного вообще ничего не нравится, хоть заново переписывай. На моё уныние, что не есть ли это признак бесталанности… Она немного помолчала и глубоко вздохнув, сказала:

– Это должно так и быть. Поэзия – увеличительное стекло, через которое мы видим неповторимость. тонкость окружающего мира, невидимое простым человеческим глазом. И это стекло – в нас. Важно, чтобы «не запотело и не потускнело» слово. Важно, чтобы не наступило успокоение от уже обретённого мастерства. Как только успокоитесь, уверуете в свою талантливость, тогда можете и не писать, – и вдруг в её глазах мелькнула искорка, – Вы бы видели, сколько света в глазах у ребят из «Лазоревого цветка». Столько вдохновения! А я здесь взрослых, как детей успокаиваю, настраиваю на работу, – и, взглянув ещё раз на меня, посерьёзневшим своим глубоким взглядом, медленно произнесла, – Если б вы знали, как порою трудно даются строчки!

 И ещё какое-то слово тихо добавила, и так тихо, что я его плохо расслышал: то ли это было – с кровью, то ли – с болью…

А я то наивно думал, что у мастистых поэтов слова сами собой льются. Эта наша беседа с Еленой Васильевной стала для меня уроком. Я понял, насколько надо быть к себе взыскательным, если сам «Учитель» говорит о муках рождения слова.

А Елена Васильевна ведь учила, вернее, наставляла нас, что поэзия не просто слова и в них должна быть заложена образность. Отсюда и смыслы, и эмоции, и жизненная правда, без чего стих мёртв.

А для самой неё поэзия была – больше чем жизнь:

Но работа меня не оставит

Эта ветвь оголённой не станет,

Не сломается в горестный час.

Сколько же силы было в этой женщине, если так долго могла таить от людей свою, свою собственную боль, несмотря на утончённость и ранимость души.

Но за её бурной деятельностью и мы эту боль не замечали. И как она только всё успевала – понять было непостижимо. Встречи с читателями по библиотекам, Пушкинский поэтический праздник в Танаисе, а детское литературное объединение «Лазоревый цветок», а организация творческих встреч для литобъединения «Дон», а творческие поездки по области и т. д…

А поездки эти по области, во многом делались ради нас молодых литераторов, чтоб не замыкались мы в своём узком кругу.

Я вспоминаю на заседаниях литобъединения наши жаркие споры и уколы друг другу. И такое бывало в обсуждениях. Порой в высказываниях не церемонились. Все гении, все неповторимые. Помнится, как вскакивал с места Игорь Бондаревский и, потрясая книгой стихов Ахматовой, указывал молодой поэтессе – вот так надо писать, а у вас бессодержательные стихи. Как Георгий Булатов вдумчиво разбирал стихи. Как заслушивались пением Гены Жукова своих стихов-баллад и проникновенным чтением стихов Виталия Калашникова. А редкий наш гость, Александр Брунько, поражал обнажённой выстраданностью своего слова, словно вырванного из души. А стихи «молодой поросли» ЛИТО – Юрия Круглова и других поэтов, смело вторгавшихся в общий хор литобъединения.

И всех она выслушивала, примиряла, направляла, утихомиривала страсти, мудро разрешала споры.

Так сколько же в ней было энергии, что на всё её хватало?

С кем мы только не вели творческий диалог, не задумываясь, что это она, наш наставник, тонко и верно подбирает для встреч с нами известных писателей и поэтов, незаметно ведёт нас по нелёгкой дороге мастерства.

И по её воле, или может писательской интуиции, состоялись увлекательнейшие, интересные встречи с Н. М. Скрёбовым, В. А. Стрелковым, А. А. Тер-Маркарьяном, Д. М. Долинским, Н. А. Сухановой, П. А. Шестаковым, К. В. Русиневичем и многими другими литераторами, направлявших нас относиться к себе, к своему творчеству строже и вдумчивее.

Встречи, встречи, и каждая незабываемее одна другой… их атмосфера надолго оставалась в нас, все они были важны и значимы.

К примеру, встреча полная творческих откровений, с Н.М. Скрёбовым. Поэту с большой буквы, который всегда находил время ответить почти каждому из начинающих поэтов. Николай Михайлович давал краткие дельные советы, но не поучения. Таким же мудрым и отзывчивым я встретил его и через много лет уже в литературном объединении «Созвучие».

Интересен был разговор с А. А. Тер-Маркарьяном, о творческих судьбах и о его собственной судьбе. Он тогда только переехал в Москву. И мы понимали – неисповедимы как господни пути, так и пути творческих людей.

А встреча с К.В. Русиневичем, и разговор с ним о фронтовой поэзии, и о донских поэтах, воевавших – живых и погибших. С каким вдохновением и горечью он говорил о них.

И помнится встреча с Д.М. Долинским и его совет обращать внимание на детали, и что в поэзии нет мелочей. И в том подтверждение его записная книжка, хранящая много заметок, многие из которых воплотились в его творческие находки.

            А незабываемая встреча с П.А. Шестаковым. Живая и интересная, вызвавшая к нему много вопросов, на которые он охотно отвечал. Его книги тогда хорошо печатались и ещё помнился фильм «Страх высот» в главной роли с Папановым и всё в нём было полно жизни и никакой надломленности. Его имя было тогда на устах у всех поклонников детектива. Он был открытым для общения и в то же время сосредоточен сам в себе. Хотя и это не отталкивало. Его слегка ироничный взгляд привлекал блеском ума и интеллекта. Наверняка, его заваливали рукописями молодые таланты.

А разговор, о строгом, можно сказать суровом, отношении к своему творчеству и о трудностях мастерства, с поэтом сложной судьбы В.А. Стрелковым. Его книги с автографами я бережно храню.

 Бесценен разговор о замыслах и их воплощении с Н.А. Сухановой. На просьбу рассказать, как она лично работает и где находит сюжеты и откуда приходит вдохновение для работы, она с удовольствием отвечала, заранее оговаривая, что её писательский опыт не панацея. И каждому придётся пройти свой путь, если он только с него преждевременно не сойдёт. Запомнился её простой совет: «В ежедневном труде, прячется вдохновение».

 Все эти творческие вечера, встречи и обсуждения Елена Васильевна Нестерова организовывала несмотря на то, что это отнимало её собственное драгоценное время от личного творчества. Однако, она своим временем щедро делилась с нами, молодыми литераторами.

Елена Васильевна учила нас не бояться со своим творчеством выходить «на люди», чтобы получить стороннюю оценку, позволяющую взглянуть на себя, на свои произведения со стороны. Она старалась нас, таких разных, объединить творческим общением, не приемля оскорбительных выпадов, направляя обсуждение в русло конструктивного разбора, сотворчества. А мы и, правда, были такие разные: Любовь Волошинова, Юра Горский, Сергей Синеок, Георгий Булатов, Сергей Парецков, Игорь Елисеев, Гарри Лебедев, Юра Круглов, Вадим Исачкин, Нелли Тихомирова, Вартан Бабиян, Павел Малов, Наташа Атланова, Светлана Трофимова, Леонид Тартынский, Любовь Рубанова, Виктор Тихонов, Пётр Вольвич и «заозерная школа» – Гена Жуков, Виталий Калашников, Игорь Бондаревский, Александр Брунько, Владимир Ершов и каждый со своим творческим потенциалом, поэтическим кредо. И ещё много других литераторов прошло через литобъединение «Дон», которых я не назвал, но каждый из них имел своё лицо и свою интересную литературную судьбу.

В основе взаимоотношений в объединении царила доброжелательная, творческая атмосфера, созданная «мамой Леной».

А жизнь «маму Лену» не баловала и не щадила.

Мне вспоминается её негромкий голос, с особым звучанием, исходящим как будто бы изнутри, из самой души. Голос, читающий стихи не вычурно, а с какой-то особой любовью к слову, с каким-то внутренним напряжением и так вдохновенно проникающий в самое сердце:

Трудно что-то предвидеть заранее,

От обиды пустой не стонать.

Вы простите меня за страдание

И за то, что не вправе страдать.

Такая поэтическая обречённость проглядывает в пронзительных этих строчках. Но поэзия была её стихией и её спасением. И когда «Поэзию» выбивали из-под ног, как единственную опору, вырывались из души, обострённые до предела строки:

Я искала в стихах облегченье

Средь постигших меня неудач.

«Пой!»– мне тихо твердило мученье,

Гордость громко кричала: «Не плачь!»

А были и другие строки – полные оптимизма:

Внезапной радости не прячу,

Я знаю: ждёт меня удача.

От этого хмельного света

Мне всё на свете по плечу.

Я верю в добрые приметы,

В дурные верить – не хочу!

Но всё так резко оборвалось. И ростовское литературное сообщество дрогнуло, и боль наотмашь ударила друзей. Не уследили, не предотвратили…

А она ведь гнуться не могла! Она могла только сломаться!

Накануне её смерти, о стекло окна моего дома, неожиданно, ударилась птица. И как мне не хотелось верить в «недобрые» приметы, сердце сжалось, от предчувствия, что с кем-то из моих близких случится беда.

А, оказалось, ушла из жизни Елена Васильевна Нестерова, тоже по духу мне очень близкий человек. Трагически ушла.

Об этом, трагическом конце её жизни, остро и горько написал в своём посвящении известный ростовский поэт Николай Скрёбов:

Лежит она, пронзительно бледна,
Не жертва мести, не самоубийца,
А из гнезда исторгнутая птица,
За всех полёт свершившая одна…
 

Мы в литературном объединении словно осиротели.

Нет! Литературное объединение «Дон» не прекратило существования.

В руководство им пришёл достойный человек и замечательный поэт Игорь Николаевич Кудрявцев, но так не хватало её внимательного, вглядывающегося в самую душу взгляда.

Прошли годы, а слова её поэзии не померкли, не потеряли своей родниковой чистоты:

Мне б только русла те не потерять

И не избрать вовек такой дороги,

Где будут всем чужды мои тревоги,

Где будут слов моих – не повторять.

Будут повторять «мама Лена» и читать, и сопереживать.

И мы будем ещё долго чувствовать всю обнажённую искренность поэзии Елены Васильевны Нестеровой!

Ты всегда «мама Лена» будешь пребывать в наших сердцах...